Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Твердо решив было уехать куда глаза глядят, Михаил Васильевич заколебался: а куда глядят глаза?.. Он с удовольствием немедленно взялся бы за работу. Однако беда заключалась в том, что работы-то у него пока не было.

Анна уложила вещи в чемоданы, развесила на спинках стульев дорожное платье.

— Дай, пожалуйста, серебряный гривенник — бросить в море, — попросила она.

Северцев поднял на нее недоумевающий взгляд, достал из кармана монетку.

Вышли вместе. Анна пошла к берегу, Михаил Васильевич отправился звонить Шахову.

На переговорном пункте пришлось долго ждать. Охрипшая дежурная почти непрерывно кричала в трубку, вызывая едва ли не все города Советского Союза по очереди. Наконец Северцева пригласили в кабину.

Не посвящая Николая Федоровича в причины своего намерения прервать отпуск, он просто сказал, что хотел бы вернуться в Москву. Тот высказал удивление и посоветовал с возвращением не торопиться — не «пороть горячку», как он выразился: «дело» еще на перепроверке, можно смело по крайней мере полмесяца путешествовать по Черноморью, если так уж успели наскучить заядлому таежнику Сочи…

Зарядивший дождь лил и лил, когда Северцевы очутились на вокзале. Михаил Васильевич усадил Анну в вагон экспресса Сочи — Москва. Сам он, решив внять совету Шахова, уезжал поездом тбилисского направления.

Оба состава стояли рядом и отправлялись почти одновременно. Анна прошла по вагонам и открыла в коридоре окно, приходившееся напротив купе Михаила. Он подошел к своему окну.

Держалась Анна спокойно. Единственное, что позволила она себе, — в самый последний момент потребовать от Михаила честного слова, что он не вернется с дороги сюда, в Сочи. И этим проиграла еще что-то неуловимое.

Глядя ему в глаза, она с трудом выговорила:

— Прости меня, глупую бабу… — Только тут лицо ее исказилось детской гримасой в плаче.

Михаил Васильевич почувствовал, как что-то сдавило ему сердце.

Окна поплыли в разные стороны. Михаил Васильевич и Анна не сразу поняли — чей это поезд уходит, ее или его? Северцев так ничего и не успел ответить.

Куда ехал Северцев? Куда-нибудь!.. Важно было — уехать…

Электровоз тащил состав по самому берегу. На море разгулялись огромные валы. Они ударялись о волнорезы, поднимались на дыбы, и порывистый ветер рвал их пышную белую гриву, забрасывая в окна поезда вместе с каплями дождя соленые брызги. Едва отступал с шипением один разбившийся вал, как его снова поднимал и швырял на камни другой горбатый великан. Ряд за рядом они падали и вырастали снова — в гуле и грохоте.

Когда поезд нырнул в тоннель, Северцев ушел в купе. Забрезжил серый свет, и тут же открылись за окном благословенные пейзажи Абхазии. Дождь утихал, над горами, еще кое-где укрытыми снегом, маячила нежно-синяя полоса чистого неба.

Поезд останавливался на станциях, снова трогался в путь. Вскоре все за окном закрыл желто-серой стеной откос высокой горы. Еще раз налетели мрак и глухой шум тоннеля, и поезд стал замедлять ход. Проводник объявил: «Гагра». Остановка была на высоком легком мосту, перекинутом между двумя черными жерлами тоннелей, над устьем хмурого ущелья. По дну его бежала шумная речка.

Северцев высунул голову в окно. В глаза ему из-за края уходящей тучи ударило солнце. Он зажмурился. Когда открыл глаза, увидел неподалеку залитое светом море — все такое же неспокойное, в сияющих белых гребнях, в ползучих переливчатых кручах.

Он снял с полки чемодан и сошел с поезда.

По единственной улице, пересекавшей прибрежный парк, автобус привез его к подножию широкой и длинной каменной лестницы, в конце ее высилось прилепившееся к горе трехэтажное здание с огромными часами на фасаде. Крытое черепицей, оно стилем своим напоминало Северцеву виденные им на снимках швейцарские отели.

Свободных номеров в гостинице не оказалось. Обещали только койку, да и то к вечеру. Сдав чемодан в камеру хранения, Северцев спустился в парк и решил, не очень торопясь, где-нибудь перекусить, а остальное время до вечера провести у моря.

Он набрел на местечко, где очевидные неудобства соединялись с некими приятностями: пять-шесть колченогих столиков с явно пережившими собственный век стульями уютно разместились за живой изгородью в тени высокого и раскидистого дерева, чьи ветви распростерлись над ними гостеприимным шатром. Тут же поместился небольшой павильончик, оттуда официантки носили на столики шашлыки и вино. Все это было совсем близко от моря и утопало в настое удивительного запаха, изливаемого разросшимися вокруг кустами, которые были усыпаны мелкими белыми и желтоватыми цветами. Стоило ли искать другое место основательно проголодавшемуся человеку?

Еда и вино не были вкусны, но Северцев старался не обращать на это внимания. Покончив с шашлыком, он выпил стакан боржоми, со смаком затянулся папиросой и, отдавшись неспешному течению времени, слушал шум моря, ритмично накатывающийся шелест волн.

— Этот стул свободен? — услышал Михаил Васильевич сиплый голос за своей спиной.

Он обернулся и с досадой убедился, что серия курортных встреч еще не окончена: позади него стоял Бурдюков.

— Занят, — бросил Северцев.

Но пьяный Бурдюков уже плюхнулся на стул.

— Ладно, когда она придет, я уйду… Как поживаешь, бунтарь? — пробормотал он, счищая толстым пальцем пятно с лацкана добротного, но сильно измятого пиджака.

— Благодарю вас.

— Меня благодарить нечего. В отпуске я, ну и… гуляю.

— Знаю, в бессрочном.

— Небось доволен?

— Нет, сожалею.

— Да ну, правда?

— Сожалею, что это случилось слишком поздно.

— Теперь все бросают в меня камни. Безопасно… Хотя ты и тогда кидался на меня… Ты что, пошел? — спросил он, увидев, что Северцев поднялся. — Ну и иди. Я не очень-то хочу с ней встречаться. И вообще не желаю встречаться с прошлым. И с тобой, в частности. Я хочу спать. — Он откинулся на спинку жалобно пискнувшего стула и закрыл тяжелые веки.

Первым ощущением Северцева была радость избавления от этого субъекта. Дернул же черт сойти с поезда именно здесь, чтобы напороться на Бурдюкова!.. Но постепенно, сначала неясное, потом все более назойливое недоумение заставило его возвращаться мыслью к словам, оброненным Пугалом. Кого подразумевал Бурдюков, говоря о «ней»? Уж не Валерию ли? Может быть, она здесь? Это показалось невероятным. Но почему Бурдюков говорил так?

Быстро темнело. Северцев побежал обратно.

Бурдюков спал все в той же позе. Северцев тронул его за плечо. Тот открыл мутные, в красных жилках глаза.

— Отстань, — буркнул он, и глаза его опять закрылись. Северцев тряхнул Бурдюкова и заставил прийти в себя.

— Чего тебе? — прохрипел Бурдюков.