Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

— Не мешайте им! Они придут! Места все равно еще заняты… Лучше слушайте дальше! Этот лермонтовский Фауст опять вышел из-за своей кирпичной сакли. Он тянул на веревке молодого, нежного, такого в завиточках, барашка. Это он нам показывал наш шашлык еще в виде, так сказать, полуфабриката. Потом ушел с барашком в сарайчик. В сарае был такой крик этого барашка, что я подошел и посмотрел в щелку. И что, вы думаете, я увидел? Я увидел, что князь Гоги сидит на земле и, зажав барашка между ног, крутит ему хвостик. Как шарманщик. Нет, он его не резал. Но барашек кричал, как это говорится, как зарезанный. Я вернулся на место и сохранил эту тайну… Потом, когда крик прекратился, прибежала женщина. Седая. Вся в черном. Она вынесла из сарайчика медный таз с мясом. Гоги-Фауст развел огонь, и началось, как писали в Библии, священнодействие… Вы спросите: а что делала старуха? Она выносила закуски и вино.

Барон с трудом перевел дыхание и продолжал:

— Князь ушел в свою саклю. Мы терпеливо ждали. Так терпеливо, как вы меня сейчас слушаете. — Это краткое отступление нужно было для того, чтобы фантазия взяла новый разбег. — Потом он вышел. Это уже не был какой-нибудь Мефистофель Врубеля или Гоголя… Это был князь! Он был уже в красной черкеске, обшитой серебром. Возможно, даже платиной. На боку — кинжал. Вот такой, — Барон развел руки, насколько мог. — На голове черная папаха. Я даже несколько испугался. А что? На груди у него было много патронов, шесть георгиевских крестов и значок Осоавиахима. Я точно знал, что полный георгиевский кавалер имел всего четыре креста… Больше не давали… Что мы стоим? Так мы уже окончательно пропустим наши места! — И Барон потянул Северцева за рукав в зал.

Северцев почти не слушал. Он мысленно был там, с Анной и Валерией, пытался представить себе, что между ними происходит. Идти к ним или нет? Барон, наверно, прав, всеми силами удерживая его от вмешательства. Кто знает, к чему это могло бы привести?

Столик у окна освободился. Барон облегченно вздохнул, подогнул края залитой вином скатерти и плюхнулся на стул. Присел и Северцев, беспокойно оглядываясь на входную дверь.

— Я заканчиваю… — предупредил Барон. — Пили из рога. Тосты шли, как вы это знаете, один за другим. И очень длинные. Вино совсем плохое. Это был тот напиток! Вы хотите слышать, какой был шашлык? Мы были голодны, как сто чертей, которыми командует в аду Сатана. Я уперся своим шампури в тарелку, но еле-еле содрал с него ножом кусок мяса. Я взял в рот это мясо и пожалел себя. Вы можете мне верить. Это были жилы старого вола. Сема жевал свой кусок, как американец резину в приключенческой кинокартине. Кузина попробовала шашлык и сказала, что она очень боится на курорте потолстеть. Лучше поблагодарить хозяина и пойти погулять: горный воздух помогает долго жить. Мы пошли гулять. И не очень, знаете ли, далеко за саклей увидели того самого барашка, в завиточках. Он щипал траву. Даже кузина сказала: «Смотрите, это же наш!..» А она, знаете ли, совсем не философ…

Тут у Барона перехватило дыхание, он осекся. Лицо его вытянулось, глаза уставились в одну точку.

От двери к ним шла Анна. Она была очень бледна. Подойдя к столу, она сказала:

— Миша, едем домой!

— Где Валерия Сергеевна? — вставая, спросил Северцев.

— Не знаю и не желаю знать, — резко ответила она.

— Анна, что у вас произошло?

Барон поднялся и, извинившись, отошел к буфетной стойке.

— Я сказала ей все, что может сказать честная женщина бабенке, которая увивается за ее мужем.

— Ты в своем уме, Анна? Что ты сделала!? — беря жену за руку, сказал Северцев.

Но она резко выдернула свою руку, побежала к выходу.

Совершенно растерянный Северцев тоже быстро вышел на крыльцо. Все шумело вокруг, дождевые капли рикошетили от асфальтовой дорожки. Северцев кинулся в темноту аллеи. Хлюпая по лужам, он бежал к башне и выкрикивал: «Валерия Сергеевна!.. Валерия Сергеевна!..»

Никто не откликнулся ему.

Обратно он шел медленно, не замечая косого ливня, хлеставшего, словно наотмашь, его по лицу. А мысли неслись стремительно… Он непременно найдет Валерию. Анна своей безобразной выходкой заставила его действовать, решила то, что еще вчера не представало перед ним в столь отчетливых формах. Нужно немедленно разъезжаться. Вспомнил: как быть с Виктором? На этот вопрос не нашел ответа: «За какой-нибудь час вся жизнь пошла в перекос!.. — думал он, поднимаясь на крыльцо ресторана. — За час ли?»

Навстречу ему спешил Барон.

— Вас выстирало, как в хорошей прачечной… А я бегаю, ищу вас всех… Шашлыки же остыли! — с попыткой еще сохранить наигранную веселость объявил он.

— Как все это досадно и глупо! — отводя со лба прилипшие мокрые пряди волос, сказал Северцев.

Барон понимающе покачал головой, горестно почмокал и, перейдя на шепот, заговорил:

— Я вас прошу об одном: не сердитесь на меня слишком сильно! В человеческой жизни столько делает случай… Я много на себя взял. Я подумал: почему один раз этому случаю не иметь свое имя? Почему он один раз не может называться Яковом Наумовичем?.. Хотел соединить симпатичных людей… Но господин Случай остается господином Случаем. И он не имеет фамилии — даже такой красивой, как Барон. И он-таки не желает ее иметь. И он отомстил. Вам и мне. Вам больше. Но и мне. Он сделал вам горе. А я оказался виноват. И этим он сделал горе и мне. Потому что я… Потому что я хочу вам только хорошее! — Он криво усмехнулся. — Это первая неудавшаяся операция Барона… Если вы можете, простите меня, Михаил Васильевич. Я не хотел вам плохое.

С удивлением увидел Северцев на его глазах слезы…

Хмурым ранним утром, когда Анна, ежась от холодка, вышла на балкон, состоялось объяснение.

— Завтра я уезжаю. Я не могу больше оставаться с тобой, — сказал, не глядя на нее, Северцев.

— Куда? — едва слышно только и спросила она.

— Еще не знаю.

— Уедем вместе!.. Одна я здесь не останусь… Пораньше вернусь к Вите. Ему одному я теперь и нужна… — Анна с трудом сдерживала подступавший к горлу комок. Ей очень не хотелось расплакаться перед Михаилом…

Все происшедшее она примеряла к своим представлениям о супружеской жизни. Он решил уехать один — пусть едет! Пожалуй, даже следует на время расстаться. Она думала так, отдавая себе отчет в том, что дело вовсе не только в происшествии на Ахуне, что это лишь одно из возможных проявлений серьезного кризиса, который наступил в их отношениях. Кризис этот надо как можно быстрее разрешить. До сих пор ей это не удавалось… Она ни разу не дала возможности Михаилу испытать страх перед тем, что он может потерять ее! Но, в сотый раз передумывая давнее и недавнее, пытаясь понять причины, она опять и опять с горечью приходила к мысли, что, находись она все время рядом с ним, этой женщине не удалось бы стать на ее дороге! Та слишком долго была около Михаила — она помогала ему в работе, их сблизили общие интересы. А Анна, жена? Стерегла квартиру… Правда, сыну в таком возрасте очень нужна была мать. Но вряд ли ценил это Михаил. Бросив работу и став всего лишь домашней хозяйкой, она все больше отдалялась от мужа, у них общих интересов оставалось все меньше. Что же делать?.. Всегда быть вместе с Михаилом! Больше не разлучаться надолго! Если это еще не поздно… Может, как раз не следует отпускать его одного, и особенно сейчас?.. Но Анна боялась быть навязчивой…