Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Михаил Васильевич, заинтересовавшись, внимательно наблюдал, как на высоченных снарядах студенты Института физической культуры выполняли сложные упражнения. Во время исполнения каждого номера стадион замирал, и, когда гимнаст заканчивал ошеломляющий каскад взлетов, стоек, переворотов, махов и, взметнувшись птицей в головоломном изящнейшем прыжке, соскакивал на землю, раздавался дружный вздох облегчения и восхищения.

Объявили перерыв. Северцев с Шаховым спустились с трибуны: Николай Федорович на футбол оставаться не мог, Михаил Васильевич пошел проводить его до ворот.

— Я тоже посмотрю только первый тайм: должен поспеть на вокзал встретить Малинину, — выдавил из себя Северцев.

Шахов недоуменно посмотрел на него: что за особое внимание к подчиненным?

— Это и есть мой личный вопрос, о котором я давно хочу поговорить с вами, Николай Федорович… — начал Северцев, беря Шахова под руку: в огромной толпе болельщиков нетрудно оторваться друг от друга. — С Валерией Сергеевной… мы знакомы… мы первый раз встретились уже почти двадцать лет тому назад… Я люблю ее одну… И вот… решил остаться… с ней.

Шахов даже остановился.

— А как же Анна, сын?

— Буду просить у Анны развода. Сын позже поймет меня… Буду, конечно, им помогать…

— Еще б тебе не хватало! — вырвалось у Николая Федоровича.

— Я не сразу решился… Много думал… Другого выхода у меня нет.

— Обрадовал старика, нечего сказать! — проговорил Шахов. — Ты погляди на себя в зеркало как-нибудь при случае: весь седой! А не перебесился еще… — И сердито отдернул свою руку.

— В том-то и дело, что никогда я не бесился, Николай Федорович! Вот даже вы не поняли… Я хочу вернуться к женщине, которую давно люблю, которая больше чем кто бы то ни было имеет на меня право. Она выстрадала счастье… счастье хотя бы теперь, такое позднее…

— Вы слыхали: на него — право… Его персона — это, видите ли, счастье… — возмутился Шахов. — Подумаешь, какую цацу из себя воображает!.. На него — право!.. Да ни Малинина, ни ты не свободные люди: у тебя семья, у нее муж. Вы об этом вспоминали, когда рассуждали о своих правах и счастье?

— Я буду добиваться развода, — упрямо твердил Северцев. — Валерии и этого не нужно: ее мужа нет в живых.

— А вдруг жив? Вдруг вернется? Что тогда?

Северцев мрачно молчал.

У Шахова было очень серьезное и горькое лицо, когда он снова заговорил:

— Не одобряю я этого, Миша! Совсем не одобряю. Верю, что не блажишь, но возьми же себя в руки! Может, это и пройдет… Семью не спеши разбить: после не склеишь. Северцев посмотрел ему в глаза:

— Семьи, Николай Федорович, уже нет. Поздно говорить об этом.

У ворот они расстались, Шахов ушел не попрощавшись.

Михаил Васильевич пробивался к своему месту, когда футбольный матч уже начался и Виктор беспокойно оглядывался на проход — идет ли отец, придет ли?.. Усевшись, следя за быстрыми передвижениями бело-синих и красно-белых фигурок от одного края зеленого травяного ковра к другому, Северцев одной рукой обнял сына за плечи, притянул его к себе. Сперва Виктор легонько упирался, но потом, отвечая на ласку отца, доверчиво прижался к нему.

Так, обнявшись, они и просидели всю первую половину игры. Если бы их попросили рассказать, что происходило на поле, вряд ли они смогли бы ответить. Отец не знал, как объяснить сыну свое решение, сын со страхом чувствовал приближение чего-то, что уже сейчас, еще не услышанное, не понятное, холодило ему душу, подсказывало, что он запомнит этот ясный день, этот шумно-радостный праздник как самый несчастливый день во всей своей юности, а может быть, и жизни…

На стадион опускались сумерки. Внезапно вспыхнули слепящие прожекторы, и трава на футбольном поле приняла нежный цвет парниковой рассады. Стало видно, как по стенкам гигантской чаши бегают, ежесекундно вспыхивая и угасая, огоньки зажигаемых спичек, казалось, их включает какой-то механизм, как огни иллюминации. Вскоре раздался протяжный свисток судьи. Михаил Васильевич посмотрел на часы.

— Витя, — сказал он, — я не могу смотреть с тобой вторую половину, тороплюсь. Проводи меня, нам нужно поговорить.

Виктор встал, с испугом взглянул на отца и пошел за ним. Они спустились по проходу, дошли до углового выхода, где толпа была меньше, выбрались наружу и отошли, чтобы никто им не помешал, к плавательному бассейну, который Виктор еще недавно так мечтал увидеть.

Волнуясь, стараясь скрыть это волнение, Михаил Васильевич заговорил:

— Сынок, мне очень трудно объяснить тебе… боюсь, ты не сможешь правильно меня сейчас понять…

Ему показалось, что он увидел только огромные, расширенные ужасом или болью зрачки, когда Виктор поднял на него глаза.

И услышал:

— Не надо, папа… Я знаю… Иди, ты торопишься…

Виктор резко повернулся и пошел обратно — изо всех сил стараясь не бежать. Не обернуться. Не броситься назад и остановить отца, схватиться за его руку, чтобы он никуда не уходил, чтобы все вернулось таким, как было.

Северцев рванулся за ним. Остановился.

Угловатая фигурка сына удалялась. Исчезла в толпе.

Как из включенного внезапно репродуктора, нахлынул вдруг на Северцева людской гомон и оглушающий металлический вальс.

До прихода поезда оставалось совсем мало времени.

Кабинет Шахова был забит сотрудниками главка, министерства, инженерами проектного и научно-исследовательского институтов.

На кожаном диване напротив стола рядом сидели Северцев с Малининой, и Николай Федорович время от времени исподтишка наблюдал за ними. Они были здесь и в то же время отсутствовали. Они часто переглядывались, глазами улыбались друг другу. Северцев иногда касался руки Малининой, незаметно ее пожимал, и Шахову казалось, что им сейчас совсем не до совещания, не до всех этих людей, которые их окружают… Лишь когда тому или другой задавали вопросы, они выходили из своего оцепенения, да и то, видимо, не сразу понимали, чего, собственно, от них хотят.

Обсуждение первого пункта повестки дня заканчивалось. Нужно было заключительное суждение Северцева по докладу Парамонова. Шахов обратился к нему. Михаил Васильевич секунду молча смотрел на Шахова, потом попросил повторить вопрос. Это развеселило присутствующих, настроенных на сугубо деловой лад, но испытывавших уже некоторое утомление.

— Не больны ли вы, Михаил Васильевич? — И Шахов задал свой вопрос снова: — Вы согласны, чтобы проектный институт приступил к переделке старого проекта Сосновского рудника немедленно?

— На открытые работы? — переспросил Северцев.

— Конечно… Да что с вами, в конце концов? — рассердился Шахов.

— Простите, Николай Федорович, я думал о другом. Согласен, разумеется. Кстати: без меня на Сосновке все-таки углубляют центральную шахту! Прошу исключить эту бесцельную работу из нашего плана.