Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

«УАЗ» неторопливо вырулил со стоянки и покатил по разбитой с остатками асфальта дороге в центр города. Хлыбов отрешенно молчал и только проезжая приземистое здание из светлого силикатного кирпича, обронил:

— Прокуратура.

Через сотню метров кивнул направо.

— РОВД… На соседней улице суд.

Некоторое время машина петляла по старой части города с однообразными старокупечеокими домишками и перерытой в нескольких местах проезжей частью. Мелькнули деревянные корпуса, похожие на больничные, и через минуту Хлыбов с душераздирающим визгом посадил машину на тормоза, как будто наехали на кошку.

— Конечная. Вагон дальше не идет.

«Конечная», судя по всему, располагалась на окраине города, и, пожалуй, это было единственное отрадное для глаза место из всего, что Алексею удалось разглядеть по дороге сюда. С полгектара крупного соснового леса и премилый, рубленый из сосны же коттедж с высокой мансардой-теремом и кирпичными пристройками. В сотне шагов от них сквозь желтеющие стволы отливала закатным блеском узкая полоска воды. В другой стороне маячил еще коттедж, целиком из кирпича, но, кажется, незаконченный — наполовину в строительных лесах.

Хлыбов перехватил взгляд, усмехнулся.

— Местный приходской поп. Жорка Перепехин, это в миру. А в сане — отец Амвросий, ни больше ни меньше. Хва-ат, тот еще. У прокурора власть, связи, а этот божьим словом кормится. И неплохо кормится! Я стороной кой-какие справки навел о доходах. Усопших родственников помянуть — десять, пятнадцать, двадцать пять деревянных в зависимости от поминального списка. Свечку поставить за упокой — трояк. Родины, крестины, свадьба, покойника отпеть — четвертак и выше. Молебен заказной — полсотни с носа. Пожертвования на храм — полпенсии, плюс трудовое участие. Кто уклоняется, тем с амвона гееной огненной навечно грозит. Или стыдит персонально каждого, сам слышал. Грехи ни в какую не отпускает. Словом, разбойник. Зато храм — вот он. Прокурора переплюнул. И личная «Волга», двадцать четвертая. У попенка прихода пока нет, но на храм с гаражом батька со своих прихожан насшибал. Где-то на Белгородчине. Торговлишка у него… Пластмассовый образок — десятка. Крестик, алюминиевая штамповка — пять. Свечи… Ну, и до бесконечности. Как говорится, не сеем не пашем — только ху… пардон! Кадилом машем. Вот так, Леша Попович…

— Иванович.

— А я что сказал? А… ну, да. Конечно. А теперь скажи, на кой ляд русскому мужику еще раз сажать себе на шею этого спиногрыза Жорку Перепехина? С его чадами и домочадцами? Ведь сказано: «Бог не в церквах, а в душах ваших». А потому «молитесь втайне, а не как фарисеи».

Хлыбов забрал прессу, сигареты и распахнул дверь на веранду.

— Проходи. Гостем будешь.

Вслед за хозяином Алексей миновал просторную веранду с набором плетеной мебели и через тамбур попал в полутемную прихожую со множествам дверей, свет в которую проникал через витражное узкое окно с цветными стеклами. Из прихожей наверх в мансарду вела полукруглая лестница с ажурными резными перильцами.

Пока Алексей озирался, Хлыбов исчез. Потом его голос раздался откуда-то из глубины.

— Анна! У нас гость. Принимай!

Алексей почувствовал легкое движение у себя за спиной и обернулся. Одна из дверей справа бесшумно отворилась, и через порог в прихожую ступила роскошная, чуть тяжеловатая шатенка в чем-то длинном, густо вишневого цвета. Возможно, это был просто халат, Алексей не слишком разбирался, но от обычного халата это одеяние отличалось столько же, сколько уссурийский тигр от обычного домашнего кота. Правда, в данном случае не халат украшал хозяйку, а скорее наоборот — это была совершенная северная роза. Мягкая ткань откровенно подчеркивала кустодиевские чувственные пропорции, и Алексей, пожалуй, только сейчас, глядя на хозяйку, до конца прочувствовал смысл небезызвестной фразы: женщине надо уметь одеться так, чтобы выглядеть как можно более раздетой.

По тому, как Анна на мгновение приостановилась в дверях, тоже разглядывая его, он понял, что оценка была взаимной и для него вполне положительной.

Алексей улыбнулся дежурной, ничего не значащей улыбкой, инстинктивно догадываясь, что таких женщин в большей мере задевает мужское безразличие к ним, нежели навязчивый интерес. Представился:

— Алексей. Вечер… добрый.

Хозяйка, неслышно ступая, приблизилась к нему почти вплотную и подала руку.

— Анна… Кирилловна. Очень приятно.

И вдруг на ее липе явилась такая откровенно кокетливая явно вызывающая гримаска, что от неожиданности он смешался. Желая скрыть растерянность, гость поспешно склонил голову и слегка коснулся губами узкой руки с удлиненными, розовыми пальчиками.

«Вот это да, — промелькнуло в голове. — Настоящая танковая атака… Но какого черта?»

Когда он поднял наконец глаза, на губах хозяйки еще дрожала легкой тенью улыбка удовольствия от маленькой победы. «Понятно, — решил он про себя. — Демонстрация боевой мощи. От напускного равнодушия противника не осталось даже следа. Опасная женщина. Пожалуй, следует держаться начеку».

— Что же мы стоим? Право, этот Хлыбов, он ужасный мужик. Мало того, что оставил вас тут в одиночестве, мы еще вынуждены сами знакомиться. Словно на улице.

Голос у Анны был грудной, низкий.

— Да оставьте же вашу ужасную сумку здесь. А может, вы мне не доверяете?

— Ну, что вы!

— Бог ты мой, какая тяжелая…

— Позвольте, я сам.

— Знакомься, Аннушка, это Алексей Иванович Валяев, наш новый следователь. — И с некоторым значением в голосе Хлыбов добавил. — Вместо зарезанного Шуляка.

Мгновенная искра, похожая на электрический разряд, проскочила в воздухе. Гость тоже почувствовал ее. По лицу Анны словно промелькнула тень, а Хлыбов, круто развернувшись, двинулся в гостиную.

— Прошу следовать за мной, — раздался в дверях его голос.

Ужинали молча, обмениваясь изредка незначительными репликами. Декоративная, низкая люстра освещала лишь центр массивного стола с приборами и руки, оставляя лица в тени. Углы просторной гостиной и вовсе терялись в темноте, лишая интерьер каких-либо подробностей. Хозяйка дважды вставала из-за стола за какими-то мелочами, которые находились тут же в гостиной, и настенное бра в одном случае, в другом скрытая подсветка выхватывали из темноты прелестный со вкусом обставленный уголок — словно зеленая лужайка посреди сумеречного леса.

Хлыбов, кажется, совершенно ушел в себя. Иногда пропускал обращенные к нему реплики, или вставлял свои невпопад, Анну это почему-то тревожило, то ли раздражало, — понять Алексей пока не мог. Внезапно Хлыбов уперся в него тяжелым, вопрошающим взглядом. Грубо спросил:

— Они что, не верят мне там? Или за дурака держат?