Ким Панферов - Пусть всегда светит солнце [Рассказы]

Веселый и довольный, покидал Владимир Ильич Большой театр после закрытия очередного заседания.

— Просчитались господа левые эсеры. Крепко просчитались, — говорил он провожающим его до выхода товарищам. — Они сбросили со счетов, и совершенно напрасно сбросили, то обстоятельство, что Советская власть окрепла, сознание масс выросло. Никому не удастся нас поколебать. Никаким эсерам, меньшевикам, левым коммунистам и прочим буржуазным прихвостням. А глаз все же с левых эсеров спускать нельзя, — повернувшись к Дзержинскому, добавил он. — Ни в коем случае нельзя. Они еще не сложили оружия.

Вышли на улицу.

— Где же машина Владимира Ильича? — спросил Дзержинский коменданта Кремля.

Мальков растерянно посмотрел по сторонам.

— Не беспокойтесь, Феликс Эдмундович, — проговорил Владимир Ильич, — я ее отпустил.

— Возьмите тогда мою, — предложил Феликс Эдмундович.

— Не надо, не надо, — отказался Владимир Ильич, я и пешком прекрасно дойду. И не провожайте меня, — предостерегающе поднял руку Владимир Ильич, заметив, что Дзержинский собирается что-то сказать. — Если я не ошибаюсь, этому товарищу поручено охранять Председателя Совнаркома? — пошутил он, повернувшись к коменданту Кремля и показав на стоящего рядом человека в кожаной куртке.

— Так точно, Владимир Ильич, — подтвердил Мальков.

— Вот и чудесно. Мы с ним старые знакомые и прекрасно дойдем вдвоем.

И Владимир Ильич пошел к Кремлю. Феликс Эдмундович, стоя на ступеньках Большого театра, видел, как они шли по площади. Жестикулируя, Владимир Ильич о чем-то оживленно рассказывал и задорно смеялся.

Феликс Эдмундович протянул просмотренные и подписанные бумаги сидевшему около стола Лацису и попросил:

— Мартин Янович, подберите мне, пожалуйста, все материалы по контрреволюционной деятельности английского посланника Локкарта. Пора заняться им всерьез.

Дзержинский встал из-за стола, заходил по кабинету. Движения его были быстры, резковаты. Солдатская гимнастерка ладно сидела на гибком, худощавом теле. Остановившись около окна, Феликс Эдмундович задумался. Его продолжало тревожить поведение левых эсеров на съезде. Чем-то все это кончится?

— Передайте Малькову, — Дзержинский повернулся к Лацису, — пусть он тщательно проверит и усилит все внутренние и внешние посты Большого театра…

Резкий звонок прервал его. Подойдя к столу, он снял трубку одного из телефонов.

— Дзержинский слушает, — проговорил он. — Да, да, Владимир Ильич… Так… Так… Давно?.. Хорошо, Владимир Ильич, сейчас выезжаю.

Лацис с тревогой смотрел на помрачневшее, словно окаменевшее лицо Феликса Эдмундовича.

— Что случилось?

— Ранен Мирбах! — коротко бросил Дзержинский, проходя за ширму, отгораживающую узкую железную койку, где он обычно спал, если только вообще приходилось спать.

— Кем? — нахмурив брови, спросил Лацис.

— Из посольства сообщили — Блюмкин и Андреев, — ответил Дзержинский, выходя из-за ширмы с фуражкой в руках.

— Блюмкин? — растерянно переспросил Мартин Янович и разозлился: — Вот сукин сын! Провокатор!.. Задержали?

— Скрылись. В переулке машина ждала, — резковато бросил Дзержинский и попросил: — Мартин Янович, поинтересуйтесь, где сейчас находится Александрович.

Лацис ушел, но скоро вернулся и доложил:

— Уехал в отряд Попова.

— Так, понятно, — проговорил Феликс Эдмундович, направляясь к выходу. — Я поехал в посольство. Вышлите туда следователей и оперативный отряд.

— Слушаюсь, — сказал Лацис и вместе с Дзержинским вышел из кабинета.

Феликс Эдмундович быстро спустился во двор, где его уже ждала машина.

В Денежный переулок, к посольству, — сказал он, усаживаясь рядом с шофером. На заднем сиденье устроились трое чекистов.

Автомашина, выскочив из ворот дома ВЧК на Большой Лубянке, резко набрала скорость. Недавно прошел дождь, и булыжная мостовая блестела, словно смазанная. Солнечные зайчики прыгали в лужицах.

Дзержинский, откинувшись на спинку сиденья, угрюмо молчал. Настроение было отвратительное.

«С таким трудом удалось заключить Брестский мир, — тревожно думал он. — „Союзнички“ палки в колеса вставляли. Троцкий напакостил… И надо же — покушение на Мирбаха. Дали повод немцам опять развязать военные действия. А воевать нам сейчас — смерти подобно. Правильно Владимир Ильич на съезде говорил: нам нужна передышка. Как хлеб, как воздух нужна…»

Машина, взвизгнув тормозами на крутом повороте, свернула в переулок, едва не задев оторопевшего извозчика. В другое время Феликс Эдмундович обязательно бы сделал замечание шоферу за лихачество, но сейчас, погруженный в свои невеселые думы, он не заметил ни крутого виража, ни брани перепуганного ломового.

«Блюмкин, Блюмкин, — вертелось в голове. — Как же мы сразу не раскусили этого мерзавца? Он же совсем недавно был принят в ВЧК по рекомендации и настойчивому требованию ЦК левых эсеров. Ах, какую промашку мы допустили! Ведь поступили же сведения, что Блюмкин в разговорах похвалился: „Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни…“ — Дзержинский заворочался на сиденье, зло сжал зубы. — Арестовать надо было предателя. А мы его только от работы отстранили. Александровичу поручили разобраться и подготовить материалы для суда. Да, видно, ворон ворону глаз не выклюет…»

Феликс Эдмундович глянул на тротуар. Пропуская машину, стояла женщина — держала за руку мальчика. Что-то в ее лице и во всем облике привлекло внимание Дзержинского. Он даже повернулся на сиденье, стараясь в заднее стекло машины разглядеть ее.

«Чем-то на Зоею похожа», догадался вдруг Дзержинский и на мгновение затосковал. Почти восемь лет он не видел ни жены, ни сына Ясика. Сам он сидел в тюрьме, а Софья Сигизмундовна, бежав из сибирской ссылки, жила за границей.

«Надо бы съездить к ним, — подумал Феликс Эдмундович, — да забрать к себе в Москву. Ясик, наверное, уже совсем большой…»

Рука сама потянулась к карману гимнастерки, где лежала карточка жены и сына. Захотелось посмотреть на них. Но предаваться мыслям о семье было не время.

Машина остановилась у двухэтажного особняка, обнесенного невысокой, на каменном фундаменте железной оградой. Не успел Феликс Эдмундович открыть дверцу и выйти из автомобиля, как сопровождавшие его чекисты уже стояли у парадного — портиком, с колоннами — подъезда германского посольства. На их требовательный стук в дверях показался седовласый швейцар в ливрее с позументами. Увидев Дзержинского и чекистов, он растерянно затоптался на месте, не зная, что делать. Но навстречу уже опешил исполнявший обязанности военного атташе лейтенант Миллер — молоденький, холеный, с ниточкой черных усиков над губой.