Ким Панферов - Пусть всегда светит солнце [Рассказы]

Усиленные патрули около особняка Морозова, легкие горные пушки и броневики во дворе заставили Дзержинского насторожиться.

— Что-то тут затевается, — сказал он чекистам. — Будьте настороже, но без моего приказа ничего не предпринимайте.

В особняке было людно, шумно и сутолочно. Откуда-то сверху доносилось пьяное разноголосое пение. Взад и вперед сновали матросы, штатские, солдаты.

— Где Попов? — остановил Дзержинский спешившего куда-то бойца.

— А кто его знает, — неохотно отозвался тот. — Тут где-то бегает. — И, отвернувшись от Дзержинского, закричал: — Степан, Степан, чего ты там мешкаешь? Идем скорее, а то все расхватают…

«Безобразие, — сердито подумал Феликс Эдмундович, — базар какой-то, а не революционный отряд Чрезвычайной комиссии…»

В вестибюле появился Попов. Одетый в новенькую офицерскую форму, но без погон, опоясанный портупеей, с шашкой и револьвером, Попов имел весьма бравый и решительный вид.

— Сапоги, консервы всем роздали? — деловито спрашивал он идущего за ним толстого мужчину. Спирта, спирта не жалейте…

Увидев стоящего в вестибюле Дзержинского, Попов запнулся на полуслове и уставился на него.

— Не ожидали? — спросил Феликс Эдмундович, подходя к Попову и в упор глядя ему в лицо.

Попов побледнел, в растерянности затоптался на месте, словно собираясь убежать.

— Где Блюмкин? — не давая ему опомниться, продолжал спрашивать Дзержинский.

— Блюмкин? — запинаясь, выдавил из себя Попов. — Блюмкин… уехал… В госпиталь уехал.

— Давно?

— Да только что, н-на извозчике, — сказал Попов, вытирая выступивший на лбу пот.

Дзержинский с презрением посмотрел на него.

— Лжете, — жестко проговорил он. — Лжете и трусите. Посмотрите мне в глаза. Что они у вас бегают, как у нашкодившей собаки? Дежурные у входа сказали, что Блюмкин здесь. Где он? Ведите!

Феликс Эдмундович решительно поднялся по лестнице и вошел в комнату. Обескураженный Попов семенил сзади. Куда только девался его бравый и воинственный вид!

— А это что? — спросил Дзержинский, показав на фуражку, лежавшую на столе.

— Н-не знаю, — пролепетал Попов.

— Опять лжете, — сказал Дзержинский. — Знаете. Это фуражка Блюмкина. Открыть все помещения, — приказал он Попову.

Феликс Эдмундович направился к двери. Он уже было взялся за ручку, как в комнату ввалилось несколько десятков матросов, одетых весьма разношерстно. Одни были в бушлатах, крест-накрест перехваченные пулеметными лентами, другие — в кожаных куртках, третьи — просто в тельняшках. Красные, давно не бритые лица. В комнате запахло сивушным перегаром, махоркой, потом.

— Браточки! — закричал грузный гривастый мужчина в грязной и рваной тельняшке. — Что я вижу? Какая птичка к нам залетела!

Приплясывая и кривляясь, он завертелся около Феликса Эдмундовича. Не обращая на него внимания, Дзержинский повернулся к Попову.

— Что вы сделали с отрядом? — строго спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил: — За это вы тоже ответите. И серьезно ответите…

— Смотрите, какой грозный! — паясничал гривастый. — Ой, ой, держите меня, от страха ноги подкосились!

И вдруг, выхватив маузер, он вплотную приблизился к Дзержинскому.

— Попался, чекистская сволочь, — хрипло прошипел он. Злость судорогой перекосила лицо, шея побагровела, налилась кровью. — Сколько ты наших братишек невинно в расход пустил?.. Попил нашей кровушки… Теперь мы с тобой посчитаемся, — процедил он сквозь зубы, многозначительно поигрывая маузером. И вдруг неожиданно отлетел в сторону.

Это из-за спины Дзержинского выступил один из чекистов, матрос Балтийского флота Андрей Танцюра. Отшвырнув гривастого в сторону, он загородил собой Феликса Эдмундовича и крикнул:

— Не позорь флот, мразь!

— Браточки! Матросы! За что кровь проливали! — рванув на себе тельняшку, закричал тот.

— Ты еще здесь, сухопутная крыса? шагнул к нему Андрей.

Матрос испуганно юркнул в толпу.

— Такие у нас, на Балтике, на гальюнах плавают, — под общий смех презрительно сплюнул Андрей.

Но Дзержинский даже не улыбнулся. Он опять требовательно спросил Попова:

— Где Блюмкин?

Из-за спин матросов вышли члены ЦК левых эсеров Прошьян и Карелин.

— Напрасно стараетесь, товарищ Дзержинский, — насмешливо проговорил Прошьян, пожилой, лысоватый армянин. — Блюмкина вы не найдете.

— Ищите не ищите, — подхватил Карелин, — Блюмкина мы вам не отдадим. Граф Мирбах убит по решению нашего Центрального комитета, и всю ответственность за этот справедливый акт возмездия ЦК принимает на себя. Пусть нас рассудят народ и история, — высокопарно добавил он.

«Мальчишка, — подумал Дзержинский, — туда же — в политики лезет».

И твердо, решительно приказал:

— Сдайте оружие! Вы арестованы! — И презрительно добавил: — Провокаторы!

Попов шагнул было вперед, собираясь что-то сказать, но Феликс Эдмундович не дал ему и слова вымолвить.

— Не вздумайте мне помешать, — предупредил он. — Я пристрелю вас, как нечисть.

И столько в его словах и во всем облике было силы и уверенности, что Прошьян и Карелин стушевались, испуганно попятились за спины матросов.

Из соседней комнаты, где заседал ЦК левых эсеров, на помощь им поспешил Саблин.

— Ваша карта бита, товарищ Дзержинский. Сопротивление неразумно. Сила на нашей стороне. Сдайте оружие, сказал он.

— Товарищи, обратился Феликс Эдмундович к окружавшим его матросам, — неужели вы позволите, чтобы какой-то господин, — он презрительно кивнул на Саблина, — разоружил меня, председателя ВЧК, в отряде которого вы состоите?

Матросы заколебались. Но в комнату ввалились еще полсотни вооруженных человек. Они оттеснили колебавшихся матросов и окружили Дзержинского. Сопровождавшие его чекисты вынули револьверы и с решительным видом встали около Феликса Эдмундовича.

— Спокойно, товарищи, — приказал Дзержинский. — Не поддавайтесь на провокацию. Уберите оружие.

Подскочивший Прошьян схватил Феликса Эдмундовича за руки, а Саблин вынул у него из кобуры револьвер.

— И вы спокойно наблюдаете за всем этим? — обратился Дзержинский к Попову. — Предатель.

— Я вам подчинялся и выполнял ваши требования, — ответил Попов, ободренный присутствием Саблина, Карелина и Прошьяна, — до тех пор, пока не получил приказ от Центрального комитета нашей партии, которому должен подчиниться.

— Мир сорван, война неизбежна, и с этим фактом вам придется считаться, — проговорил сияющий Карелин. Он уже оправился от испуга и стал самоуверенным и наглым. — У вас были октябрьские дни, у нас будут июльские.

— Вы стоите перед совершившимся фактом, — напыщенно вставил Саблин. — Позорный Брестский мир сорван. Война с Германией неизбежна. Пусть немцы даже захватят Россию от Волги до Урала. Мы уйдем в подполье, поднимем революционные массы и сметем оккупантов.