Валентин Иванов-Леонов - Копья народа

Рядом тусклый блеск воды. Удар! Всплеск. Ожгло лоб. Тонны упругой шипящей воды мчатся вдоль тела. Жозе метеором проносится вглубь. Трещит в ушах, Жозе боится глубины, прогибается, тело прочерчивает в воде крутую дугу. Все силы напрягает Жозе, чтобы океан не сломал его, не переломил в спине. Вот он пошел вверх. Движение замедляется. Над головой многометровая толща воды. Ноги и руки отчаянно работают. Грудь и живот конвульсивно вздрагивают. Воздуха! Тело сотрясается в удушье. Еще далеко! Жозе стиснул зубы — не открывать рта!

Вот она, поверхность, рядом! Жозе судорожно вздыхает. Поток воды устремляется в жадно открытые легкие. Жозе выныривает, с кашлем извергает воду и дышит, дышит, дышит.

Пологие волны медленно поднимают его и опускают. Жозе осматривается. Далеко-далеко закрытый серым туманом берег. Туда! Там его друзья…

В синей выси среди звезд гудит вертолет врага. Жозе провожает машину взглядом. Где-то рядом утонул сейчас Педро Феликс, его новый благородный товарищ. Педро сказал ему: «Ты должен спастись. Я помогу тебе». Умирая, он хотел, чтобы Жозе жил, чтобы отряды получили оружие. И за это он, Жозе, пойдет в Луанду, найдет детей Педро и возьмет их к себе. Они будут жить с ним в лесу до победы. И еще Жозе думал о том, что и он поступил бы так же, будь он на месте Педро…

Могучее Бенгельское течение несет его на север. Далеко до берега, но теперь Жозе не может умереть. Много сил у Жозе. Он доплывет. Отряды ждут оружие.

Африканец лет тридцати быстро шагал в шумной разноплеменной толпе. Все спешили куда-то говорили громко. В Иоганнесбурге всегда все спешат, все чем-то озабочены. Генри Мкизе старался не привлекать к себе внимания. Он знал: его искала полиция. Широко поставленные глаза Мкизе выискивали шпиков в толпе. Он научился распознавать их почти безошибочно.

С песчаных отвалов золотых рудников, пирамидами поднявшихся над городом, ветер нес пыльную занавесь.

На углу Плейн-стрит двое патрульных — буров с белыми повязками на рукавах подошли к Генри.

— Стой! — приказал поджарый, с втянутыми щеками. В голосе его лязгнули стальные нотки. — Пропуск!

Мкизе смотрел на патрульных с равнодушным видом. Лишь слегка вздрагивали ноздри его прямого носа с небольшой горбинкой. Неторопливым движением вынул он документы. Предъявил. Рассеянно посмотрел в сторону. Но острое ощущение опасности захлестывало Мкизе. Вот она, смерть, в образе абелунгу — белых людей — с неприязненными лицами и винтовками за плечами. По улице проехал грузовик с полицейскими. У оружейного магазина вытянулась очередь европейцев. После расстрела демонстрации африканцев в Шарлэ ожидали восстания.

Бур читал документы, переводя взгляд с бумаг на человека. Потом, щуря глаза, холодно осмотрел крепкую высокую фигуру Генри, сплюнул сквозь зубы ему под ноги.

— Из какой локации?

— Морока.

— Почему нет пометки о разрешении посещать центр города?

— Есть. На девятой странице.

— Ты как разговариваешь?

— Я отвечаю на ваши вопросы, — низкий голос Мкизе звучал спокойно.

Бур вернул документы.

— Проваливай!

В подземном переходе вокзала среди людей с узлами на головах и чемоданами в руках Мкизе заметил невысокого, тонкого в кости Тома Аплани, прислонившегося к стене. Длинные, спускающиеся на воротник волосы делали его приметным в толпе. Аплани курил и, казалось, скучал. Дерзкий взгляд его встретился с взглядом Генри, спокойным и веселым. Пошли рядом в потоке людей.

— Джим Твала еще не пришел, — говорил Аплани, не глядя на Генри. — Что с ним, не знаю.

Втроем они должны были ехать на совещание подпольного Африканского общества свободы. Джим Твала тайно перешел границу и привез кучу важных новостей. Совещание обещало быть интересным.

Вокзал кишел полицейскими. В случае тревоги отсюда не выбраться. С тех пор как Мкизе стал командиром нескольких вооруженных групп «Умконто ве Сизве» — «Копья народа», — отдел безопасности неотступно шел по его следу. Генри подумал, что не следовало бы Джиму Твале рисковать и ехать сегодня с ним и с Аплани. Но исполком Африканского общества решил, что именно Мкизе должен доставить Твалу — представителя эмигрантского бюро общества — на эту встречу.

Толпа, ожидавшая электропоезд, росла. Твала не появлялся. Генри и Аплани напрасно искали его среди пассажиров.

Подошел поезд. Люди ринулись к вагонам, тесня друг друга. Платформа опустела. Остались только четверо европейцев. В одном из них Генри сразу узнал агента секретной полиции. Вот оно, начинается!

Четверо направились к ним.

— Пошли! — бросил на ходу Генри.

— Смотри! — Аплани глазами указал на другой конец платформы.

Оттуда приближались еще двое. Попались! Капкан захлопнулся.

Поезд тронулся, набирая скорость. Некуда бежать. Генри сунул руку в карман пиджака, где лежал пистолет, и в тот же момент кто-то подскочил сзади, стиснул локти. Мкизе яростно рванулся, упал на асфальт платформы вместе с противником. Уже лежа, успел заметить, как Аплани, стремительный и верткий, проскочил между агентами. Уходя от погони, он прыгнул на пролетавшую электричку, вцепился в поручни. Рывок подбросил Аплани почти горизонтально. «Упадет!» Но Аплани уже встал на узкую ступеньку, торжествующе обернулся, помахал рукой.

Генри подняли. Щелкнули на запястьях наручники.

Подталкиваемый в спину, он зашагал между европейцами.

«Квела-квела» [18] «Квела-квела» — тюремная машина ( жаргон, язык зулу ). уже ждала их на площади.

Генри тяжело дышал. Грудь распирала злоба. Так глупо попасться! Хорошо хоть, что не пришел Твала. Твала — нужный человек для освободительного движения. Лишь только Твала перешел границу, как полиция Бальтазара Форстера уже узнала о нем. Все это было делом рук Фолохоло — агента полиции, засланного в ряды Сопротивления. Даже из могилы шпион продолжал наносить удары. Вооруженные группы Мкизе укрывались в локациях. И секретная служба, если она с помощью шпиона засекла группу, могла без особого труда выловить ее. Сидя между полицейскими, Генри с болью думал об Анне, о своей неразделенной любви. Да и какая могла быть у них любовь, если по закону ему и ей положено за нее по нескольку лет тюрьмы? Анна и не знает о его чувствах. А он умеет владеть собой. Она осталась теперь одна. Отец вынужден был бежать за границу, гонимый людьми своей, белой расы, Генри вспомнил, как он увидел Анну в первый раз, на вечере у приятеля-европейца. Это было перед изгнанием его, Мкизе, из Витватерсрэндского университета. Блондинка с темно-синими глазами. В тот вечер она не обратила на Генри внимания. Она, правда, танцевала с ним, чтобы досадить назойливому Те Ваттеру, властному и глуповатому. И все же Генри был благодарен судьбе за ту далекую, первую встречу… На соломенных циновках сидели, чинили одежду десятка два заключенных. Ни одного европейца. В иоганнесбургской тюрьме строже, чем где-либо, соблюдают апартеид — разделение по расам.