Валентин Иванов-Леонов - Копья народа

— Вот твоему Мписи, — Джабулани показал большом кулак и засмеялся беззубым ртом. — Видели шакала, воду ему!

— Отойди! — с угрозой сказал Генри уголовнику. — Отойди, я сказал!

Майкл Тома вылез из-за стола, подошел к цоци. В его долговязой фигуре и нарочито медлительной походке было что-то угрожающее, зловещее.

— Ты что же! — прошипел он сквозь оскаленные сжатые зубы и вдруг сгреб цоци за ворот красной рубахи. — Хочешь, я сделаю твой длинный череп сладким?

Но цоци в ответ хватил Майкла кулачищем по лицу.

Рядом с ними вырос надсмотрщик Опперман. Толстый, лысый, он редко кричал на заключенных и почти никогда не дрался. Он оттолкнул Тома и молча залепил цоци оплеуху. Тот едва устоял на ногах, но убежать не посмел. Вытянув руки по швам, он отрапортовал по лагерному уставу:

— Благодарю, баас.

Баас наподдал ему еще раза два, и цоци дважды поблагодарил.

— Пшел!

Слово это сдуло уголовника с места, будто ветер пух с цветка. Он ринулся из столовой, расталкивая заключенных.

Казалось, на этом столкновение и окончилось. Но, видно, над Джабулани уже был занесен меч. На другой вечер, когда заключенные шли спать, два надсмотрщика остановили его у барака.

— Ну, моя, очередь, — сказал Джабулани упавшим голосом.

— Может, на допрос? — сказал Мкизе. Но сам он был уверен, что его новому другу пришел конец.

— Если спасешься, расскажи жене, Генри…

— Иди, иди! — надсмотрщик с рыжей щетиной на щеках толкнул Джабулани. — Все вы спасетесь.

Подталкиваемый в спину тюремщиками, Джабулани растворился в вечернем мраке, ушел навсегда из жизни Генри.

— Видел! — сказал Тома. — А Джабулани ведь с нами приехал. Мы следующие.

Генри и сам думал об этом.

Каждый день исчезали два-три политзаключенных. Смерть кружилась над Мкизе и Тома, и круги все сужались.

Как-то утром половину заключенных построили и вывели за ворота в пустыню.

— Что-то затеяли, — мрачно сказал Тома, шагая рядом с Генри Тома обливался потом. Он очень ослаб за последнее время.

Нестерпимо палило солнце. В высоком выцветшем небе парили орлы. Горячая пыль обжигала лицо.

— Захватить бы охрану, брат. Их всего четверо, — шептал Тома. — Куда нас ведут?

Остановились около каменоломни. По команде надсмотрщиков каждый взял по камню, и колонна отправилась обратно. Администрация решила строить себе новый дом и запасалась материалом.

В каменоломню стали ходить часто.

Поднимаясь на песчаные дюны, Мкизе всматривался в даль, глядел на дрожащий в мареве горизонт. Сколько дней идти через пустыню? Что ждет путника там, в глубине ее?

Лагерь был обнесен колючей проволокой. На вышках — часовые. Трудно выбраться. А где взять воду и пищу?

Но случилось непредвиденное.

Толстый Опперман, оказавшись как-то наедине с Мкизе, сказал хмурясь:

— Вам надо уходить. Я помогу.

Мкизе будто не слышал.

— О нашем разговоре — никому, даже вашему другу. — Опперман улыбнулся и добавил: — Привет от Аплани и Джима Твалы. Оба на свободе. Скоро приедет машина, и тогда…

Генри не верил Опперману. Он понимал: его, одного из секретарей Африканского общества, не так-то просто «убрать» без шума. О нем еще вспомнят. А вот если он попытается убежать и будут свидетели, тогда другое дело. Но вдруг Опперман все же говорит правду?! Может быть, он связан с Обществом европейцев-демократов, в котором состоит и Анна? Почему бы и нет!

Дело было опасное. Генри ничего не сказал Тома. Достаточно одного неосторожного слова. В лагере полно шпионов. Ну, а если Опперман все-таки провокатор?

На следующее утро Опперман сказал:

— Завтра вас передают истребительному отряду. Грузовик, на котором я хотел вывезти вас, приедет только дня через три.

Генри почувствовал, как противный холодок разливается в груди, ползет к животу.

— Я вас предупредил. Дальше действуйте сами, и немедленно. Больше ничего не могу сделать.

Что предпринять! Завтра выведут его со связанными руками в пески. Солдат из истребительного отряда приставит к затылку дуло винтовки…

В этот день в пустыню не ходили. Складывая в кучу камни, Генри ощупывал взглядом проволочную изгородь, В одном участке проволока была заплетена неплотно. Но найдешь ли это место ночью? Может быть, придется пролезть под огнем. Да еще собаки.

Ночью он соскользнул с нар, тихо подошел к окну. Подтянувшись, заглянул в него. Часовой на вышке дремал. Не мешкая Генри принялся копать руками песок у стены. Выбраться нужно до утра, уйти из лагеря в темноте.

Снаружи доносилось ровное постукивание бензинового движка, Работа продвигалась медленно.

Генри разогнул усталую спину и почувствовал, что сзади кто-то шевелится, наблюдает за ним. Затаив дыхание он прошел на цыпочках мимо нар. Всматривался в ряды спавших. Кто из них поднимался? Все спали. Все, видно, показалось ему.

Мкизе снова принялся за работу и вскоре наткнулся на каменное основание, на котором покоился фундамент.

Генри расширил яму и пытался выломать камень по частям, но глыба не поддавалась. Генри, усталый, потный, осмотрелся. Тусклый рассвет проникал в зарешеченное окно. Неужели конец?

Он забросал яму песком, умял его и лег на свою полку. Едва он забылся тревожным сном, как прозвучал подъем.

Наступил день. Когда они собираются передать его истребительному отряду — сразу утром или дождутся ночи?

После поверки Опперман повел его и нескольких заключенных на склад носить ящики с консервами. Выбрав минуту, когда они остались одни, Опперман сказал:

— Уходите сейчас же. Будет поздно.

Генри взглянул на него пристально.

— Ло! Как же уйти? Лезть под огонь часовых?

— Придется пройтись по Калахари. Километров сто — сто пятьдесят. Сейчас отправляемся в каменоломню. В отряде будет на одного человека больше. В лагерь не возвращайтесь. До вечерней поверки не хватятся.

Мкизе не сводил глаз с лица Оппермана: друг или провокатор?

— За каменоломней под сухим кустом я спрятал для вас деньги, воду, консервы. Держите все время на юго-восток.

Мысли Генри приняли решительное направление. Похоже, что охранник говорит искренне. А что ему, Генри, терять?

— Спасибо, Опперман. Надеюсь, встретимся при других обстоятельствах.

Рыжие брови Оппермана поднялись. В глазах хитрые искорки.

— Благодарить не торопитесь. Сначала выйдите из пустыни. Больше ко мне не подходите.

Заключенных строили по пять человек в ряд. Генри, чтобы помочь Опперману, встал в ряд шестым.

Колонна двигалась медленно. Генри смотрел в широкую сутулую спину африканца. Только пройти ворота. А там он сумеет найти дорогу.

Стоя на возвышении, Опперман отсчитывал ряды заключенных, покрикивал:

— Проходи, торопись, проходи!

Вот ряд, в котором шел Мкизе, поравнялся с ним. Генри стиснул зубы. Вечность прошла, прежде чем прозвучало: