Валентин Иванов-Леонов - Копья народа

Старший, словно его толкнули, кинулся за ним. Пробежать два десятка шагов! Добраться до каменных зубьев! Но гладкая песчаная поверхность неожиданно и странно заколыхалась, словно желе. Песок зловеще скрипел, и моги бегущих погружались в него все глубже и глубже.

Генри поднял было пистолет, но остановился. Что-то необычное происходило с охранниками. Старший из них, испуганный непонятным явлением, попытался вернуться. Ноги его провалились уже выше коленей. Он упал и, встав, погрузился по пояс.

Молодой отчаянно прыгал и, судорожно вытаскивая ноги из песка, успел добраться до середины впадины. Потом сразу провалился по грудь. Вся впадина колыхалась, дышала. Что-то всхлипывало, урчало в ее утробе. Словно живое огромное существо шевелилось, приподнималось под ее поверхностью. Отчаянные рывки охранника лишь ухудшили его положение. Он погружался в пучину. Песок дошел ему до подбородка.

Охранник вскинул голову и издал душераздирающий вопль. Песок заглушил этот вскрик жизни. Охранник исчез. Даже углубления не осталось в том месте, где только что находился человек.

Генри с удивлением и содроганием смотрел на эту смерть.

Лысый охранник завяз в пяти шагах от него и, сделав несколько резких и бесполезных движений, чтобы выбраться, замер. Он погружался медленно и неотвратимо. Песок шуршал вокруг него.

— Спаси! Брось мне что-нибудь, парень, брось! У меня двое детей.

Мкизе перебирал в уме, что бы предпринять.

— Я не сам пошел. Этот проклятый фашист Гофман! Помоги, друг!

Песок подбирался уже к его губам.

— Не ори так. Держись! — Генри, торопясь, стал резать, рвать на полосы рюкзак, связывать их.

— О господи!.. — охранник вытянул шею и раскрыл рот.

Генри бросил ему сделанную им веревку, но она оказалась короткой. Тогда он сорвал с себя рубаху, привязал ее к веревке. Песок засыпал рот жертвы. Охранник с кашлем выплюнул его.

— О-о-о!

— Хватай!

Левая рука человека судорожно вцепилась в упавшую рядом с ним рубаху. Правая была погребена. Генри тянул осторожно. Земля словно повисла на своей жертве, не выпускала ее.

— Я никогда не бил черных, — причитал охранник, — дети будут молиться за тебя.

— Молчи. И не думай, что я поверил тебе.

Охранник ступил на твердую землю. Песок сыпался с него. Он был красный от жары и напряжения.

Они стояли теперь один на один, два врага.

— Чертово место.

— Снимай рюкзак! — приказал Мкизе.

Он извлек консервы и флягу с водой.

— А я с чем пойду? — спросил охранник, смелея.

— Мне нужна вода.

— А я должен сдохнуть в этом пекле?

Генри промолчал.

— Тогда я пойду с тобой… с вами, — сказал охранник.

— Ло!

— Вы посылаете меня на смерть.

Генри мрачновато усмехнулся.

— А вы бы хотели, чтобы я поступил с вами, как с братом?

— Меня послали. Я не сам.

Генри бросил пол ноги охраннику одну из фляг.

— Уходите.

— Благодарю, друг.

— Уходите.

Генри провожал охранника взглядом, пока тот не исчез за каменной грядой.

Пятую ночь шел Мкизе на юго-восток. Он спускался в долины, обследовал углубления, тщетно стараясь найти источник. Стыло над головой низкое небо, сжимало в холодных объятиях пустыню. Из черных просторов вселенной равнодушно смотрели на Генри звезды, вечные и не знающие тревог. Сколько дней осталось ему идти? И выберется ли он когда-нибудь отсюда? Мысль о друзьях, ожидающих его в большом мире, взбадривала Мкизе.

Генри сел, задремал. Проснулся он на рассвете, отдохнувший и посвежевший. Ветерок, играя, крутил легкие облачка пыли. Над волнистой линией горизонта заря поднимала свой алый парус. Новое утро счастливо улыбалось земле. И, глядя на эту картину, Генри улыбнулся в первый раз за последние дни.

Он встал и, пошатываясь, снова пошел на юго-восток.

Горячий воздух сушил рот. Ужасающая слабость давила Генри к земле. Иногда он, выбившись из сил, ложился на горячий песок. Обрывки мыслей возникали в мозгу. Но Мкизе упорно шел и шел…

Желтый диск пустыни закачался перед его глазами. И вдруг, сияя и ослепляя, ринулся ему навстречу. Генри ощутил глухой удар падения, не почувствовал боли.

Он лежал на раскаленной земле, и она медленно вращалась, вставала вертикально, нависала нал ним. Мкизе удивлялся, что не отрывается, не падает в провал неба.

Когда он пришел в себя, неподалеку слышался приглушенный разговор. Генри оглядел густой высохший кустарник. Никого. Люди затаились. Кто это? Полиция?

В кустарнике слышны крадущиеся шаги. Неизвестные двигались прямо на него. Мкизе медленно опустил руку в карман брюк, Увидел двоих светло-коричневых низкорослых мужчин в набедренных повязках. «Бушмены!» В руках бушменов — луки со стрелами. Они приблизились. Лица их были угрожающими. Генри вздохнул с облегчением. Все-таки это не полиция. Он знал, что стрелы их отравлены, и поднял раскрытые ладони — в знак мирных намерений. Бушмены — молодые парни — перебросились между собой словами, держа Генри под прицелом.

— Я друг, — сказал он на языке африкаанс.

— Юдоле [21] Юдоле — чужой человек ( язык племени кунг ). , — проговорил одни из них, с насечкой над переносицей.

— Твой — друг, другой — враг. Люди приходят в Калахари убивать бушмена, — сказал второй.

Генри миролюбиво улыбнулся:

— Я друг.

Один из них повернулся, что-то громко проговорил. В словах его были щелкающие звуки.

Появились несколько бушменов и бушменок с детьми, привязанными за спиной.

Молоденькая девушка, миловидная и веселая, с украшениями из белых плоских бус вокруг головы, смело подошла к Генри, сидевшему на земле. Узкие глаза ее щурились, лучились в улыбке.

— Тюрьма гулял? — спросила она на ломаном африкаанс и засмеялась.

— Почему тюрьма?

— Приезжал полис, искал тебя.

— Нет, я заблудился. — Бушмены понимающе улыбались, скалили в улыбке ровные зубы. Генри тоже улыбнулся. Бушмены заговорили все сразу.

— Воды, — сказал Мкизе, обращаясь к девушке, которая не отходила от него и которую, как он узнал потом, звали Пити.

— Вода ходи — ходи ногами, — Пити приветливо улыбалась.

Тронулись в путь. Вскоре показались два дерева. Там была вода. Но бушмены обошли источник стороной и, сделав большой круг, попали в селение, состоявшее из нескольких шалашей. Оттуда Пити, взяв страусиное яйцо, помчалась за водой. К источнику с противоположной стороны ходили на водопой животные, и бушмены не хотели пользоваться их тропой, чтобы не отпугивать их.

— Охотники думали сначала — ты больше мертвый, чем живой, — сказал старый Кану, оставшись с Генри, Кану не был вождем. Просто Капу был старым и мудрым, и все признавали это. Он рассказал, что когда-то работал на ферме бура, но вернулся к своему народу. Год за годом, вольный, бродил он со своим племенем по Калахари, занимаясь охотой, питаясь травами и кореньями. Если долго не выпадало дождей, племя разбивалось, как сейчас, на мелкие группы, чтобы легче было прокормиться.