Валентин Иванов-Леонов - Копья народа

Кумало бежал и бежал. Ровная степь летела, катилась ему навстречу. Пылало поднявшееся над головой солнце, пылал мозг, пылала земля под ногами. Перед глазами пятнами плавали вспотевшие спины всадников.

Но вот наконец показалась усадьба. Напрягай силы, Кумало! Работай ногами! Рано тебе умирать. Надо еще расплатиться за все с врагами.

У ворот компаунда всадники разделились. Ду Прииз повел Кумало к большому дому. Кумало дышал, как паровоз на подъеме. Земля колыхалась под ним. Надсмотрщик толкнул его в спину, и Кумало, словно автомат, вошел в ворота.

Хозяин встретил его у конторы. Он глядел из-под густых выгоревших бровей.

— Ты что же, раб божий, говорят, надсмотрщика хотел убить? — сказал он тихо, с деланной кротостью. — Я спас тебя от суда, кормил, поил, а ты, неблагодарный, взбунтовался и сбежал? А ты ведь христианин. Разве ты не знаешь, что противиться господину своему — противиться воле божьей?

— Двадцать шлангов ему, хозяин, — сказал ду Прииз и сглотнул слюну от избытка усердия.

— Бог с тобой, ду Прииз. Попробуй дай ты ему больше десяти, он же притворится потом больным и не станет работать. А в поле картофель не убран. И так троих рабочих потеряли. Один убыток от вас, неразумных.

— Туземец подбил остальных.

— А ты слушай, ду Прииз, когда с тобой говорит старший. Десять достаточно. Ну, Кумало, молись богу. Искупи со смирением грех свой и больше не бегай, — сказал Фан Снимен с отеческой мягкостью в голосе, жестом отпуская надсмотрщика и африканца.

Кумало привязали к столбу. Ду Прииз завернул ему рубаху и, отступив на шаг, с выдохом нанес удар тяжелым резиновым шлангом. На восьмом ударе Кумало повис на веревках.

— Иди к хозяину, — приказал надсмотрщик, когда Кумало пришел в себя. — Благодари за учение. Таков порядок.

Кумало молча повернулся и пошел и сторону компаунда.

— Я доложу баасу! — крикнул ду Прииз. — Получишь еще!

«Я поблагодарю вас за это учение, — шептал Кумало, — настанет наше время».

Через месяц после этого Кумало послал письмо Ребекке Нгойи. Он рассказал девушке, что с ним случилось, и выразил надежду на скорую встречу.

А на другой вечер в барак явился лопоухий Урбаньяк и сказал, что баас требует Кумало к себе.

Хозяин принял его так, словно ничего не случилось. Он приветливо глядел на Кумало, двигая выгоревшими густыми бровями.

— Ты, выходит, грамотный?

— Учился в девятом классе, — буркнул Кумало сумрачно.

— Говори громче! — приказал Урбаньяк. Кумало нахмурился.

— Что же ты сразу не сказал? — Хозяин словно не слышал резких слов надсмотрщика. — Я дал бы тебе хорошую работу. Тут мой клерк заболел. Сможешь вести переписку?

Кумало пришел в контору. У поседевшего чернокожего клерка где-то были жена, дети, выросшие без отца. Он был рад, что пришла замена, и хозяин обещал отпустить его наконец, через двадцать лет работы.

Прощаясь на другой день, клерк сказал:

— Будь осторожен, ничего не замечай в этом доме. Если хозяин заподозрит, что ты слишком любопытный…

— А что здесь такое?

Но клерк не хотел продолжать. Кумало ничего не узнал. Однако разговор этот он запомнил крепко. «Ступай осторожно, Кумало», — сказал он себе.

Он стал вести несложную бухгалтерию, составлять по образцам договоры с фермерами на аренду земли у хозяина. Фан Снимен был богатейшим человеком. Он был членом правления африканерского [8] Африканер — другое название буров — потомков голландских поселенцев в ЮАР. банка «Фольксбанк». У него было тридцать тысяч моргенов [9] Морген — 0,85 гектара. земли, был парк грузовых машин. Все соседи пользовались транспортом плантатора. Они приходили в контору униженные и какие-то испуганные. Сам начальник полиции района дю Плесси держался с хозяином заискивающе и подобострастно. Всему этому была какая-то причина.

Пришла повестка из суда. За убийство троих рабочих Фан Снимена приговорили к штрафу в пятьдесят рандов. Плантатор ходил сердитый, и Кумало старался не попадаться ему на глаза.

Каждое утро Фан Снимен собирал слуг и надсмотрщиков-африканцев, тех, что не были в поле, и читал им проповеди. Кумало тоже был обязан присутствовать. Пересказывая житие какого-нибудь святого, Фан Снимен старался привить слушателям мысль о справедливости деления людей на высшие и низшие расы, на господ и слуг. «Противящийся господину своему — противится воле божьей, ибо бог сделал одного белым, а другого черным, одного господином, а другого слугою его. Ничто не делается без ноли всевышнего».

Надсмотрщики с благоговейным видом смотрели в рот хозяину. Кумало всегда молчал. По лицу его нельзя было понять, о чем он думает. Он быстро научился в этом доме скрывать свои мысли.

Фан Снимен вникал во все дела, знал, что происходит на плантациях.

— Очень у нас много муки едят рабочие, — говорил он, просматривая бухгалтерские книги. — Уменьши выдачу повару. Сколько ни дай, все съедят.

— Почему, Кумало, батраки так мало покупают в моей лавке?

— Цены почти вдвое выше, чем везде, баас. Рабочие не хотят переплачивать. Шьют одежду из мешков, делают себе деревянные ложки, обувь изготовляют из шин.

Хозяин сокрушенно качал головой:

— Сговорились разорить меня, ироды. Товары-то лежат, а за них заплачено.

Кумало приходилось бывать на соседних фермах, и хозяин давал ему верховую лошадь.

В этот день Кумало поехал к Эбензеру — давнишнему должнику Фан Снимена.

Дом Эбензера был невелик. Все здесь приходило в запустение. Ветряной насос, поднимавший воду из глубины земли, не работал. На всем лежала печать бедности.

— Доброе утро, Эбензер, — сказал Кумало, подъезжая к окну на белом, перебирающем ногами коне. — Вас хочет видеть баас.

— Это для тебя он «баас», а для меня — тьфу!

Кумало засмеялся. Он сказал фермеру, что Фан Снимен собирается взыскать с него долги.

— У меня нет денег.

— Тогда он отберет у вас землю.

— Я не уступлю ему ее.

— Судья заодно с ним.

— Ну это у него не пройдет, у проклятого фашиста! — вспыхнул Эбенэер. — Моя семья кровью заплатила за участок. И теперь отдать землю этому куклуксклановцу? Твои хозяин думает, что, если он из этого дьявольского Союза братьев, так ему все можно?!

Кумало открыл рот от удивления. Вот оно что! Фан Снимен — член вездесущего Союза братьев — Брудербонда, тайного общества буров-расистов. Они убили отца, гиены! Вильям Кумало представил себе отца, всегда уравновешенного, справедливого. Однажды, когда у них дома собрались руководители Африканского общества свободы, один из них сказал отцу: «Ты, Элиас, слишком смело выступаешь против „братьев“. Ведь на митингах бывают не только друзья. Осторожность, знаешь, не мешает. „Братья“ не любят, когда о них говорят вслух». — «Мы все рискуем, — ответил отец, — кто-то должен указывать людям дорогу. Союз братьев направляет политику расистов. Они засели в правительстве. Они враги нашего народа. Конечно, риск есть. Но я ведь не одни».