Владимир Савицкий - Записки ровесника

Трое суток мы были неразлучны. Бродили по мирным окрестностям, вдоль речки Зилупе, заходили на какие-то хутора к еще более дальним ее родственникам и знакомым, и нас всюду радушно принимали, так радушно, как никогда не встретили бы меня одного, — хутора были латышские, и, что я был за человек, они знать не могли: солдат и солдат. А для меня быть принятым в чужой семье всегда много значило, к тому же я имел возможность пробудить у этих людей симпатию к нашей армии…

Ночи мы проводили в ее комнатке, на ее девичьей кровати — как мы помещались там вдвоем?

Только времена и понятия тогда были другие, чем теперь, и нравы другие, и воспитание другое. И хотя Виктория всячески подчеркивала широту и смелость своих взглядов и была действительно куда более раскованной, чем многие мои довоенные приятельницы — в школе, в институте, — наши объятия оставались сдержанными и чистыми. Два стебелька потянулись друг к другу в затишье, среди внезапно смолкшей бури… И я считал, что это в порядке вещей, мне даже нравилась ее непреклонность — может быть, потому, что я впервые в жизни был влюблен по-настоящему?

Потом я снова уехал, и она провожала меня на станцию, тоже называвшуюся Зилупе, и, так как мест в вагонах не было никаких, я устроился, к ее ужасу, на крыше и лег там, расстелив шинель, на ребристое железо — за эти же ребрышки и придерживался на крутых поворотах. Но стояло лето, и я был молод и чертовски счастлив, и ехать я мог на чем угодно.

Я оставил Виктории свой адрес, и вскоре она написала мне, потом еще и еще. Наконец пришло сообщение, что она уезжает в освобожденную Ригу, чтобы продолжить учебу, что жить будет пока у дяди; следовало название улицы и номер дома, квартира указана не была, из чего я и заключил, собственно, что улица была окраинной, а дом небольшим, частным. Звала меня приехать, как только удастся вырваться. Я ответил по новому адресу, съездить же в Ригу все не было случая; просить о новом отпуске я не мог.

Неожиданно помогло то, что шел конец сорок четвертого. В близкой победе никто уже не сомневался, и на нашем фронте, завершившем, в сущности, свое продвижение на запад, стали понемногу всё приводить в соответствие с нормой. В один прекрасный день меня вызвал Петр Иванович и предложил либо сдать взвод, либо стать офицером, выдержав экстерном экзамены на фронтовых курсах младших лейтенантов. После некоторого колебания я выбрал последнее. Расстаться со взводом? Вновь принять отделение, «опустившись» на ступеньку?..

Ну и возможность повидать Викторию оказалась весомой гирькой на чаше весов: рота наша действовала значительно южнее города, курсы находились севернее. Разыскать ее, встретить вместе Новый год, сказать друг другу все, что еще не было сказано, — а с экзаменами там видно будет, что и как…

Разыскать — во что бы то ни стало.

Чем гуще становились сумерки, тем меньше оставалось прохожих. Я спрашивал каждого, кто соглашался остановиться и взглянуть на бумажку, где по-латышски, крупно, печатными буквами было написано нужное название.

Никто не знал, где находится эта улица.

— Вы что-то перепутали…

Я шел и шел, надеясь рано или поздно встретить если не милиционера, то хоть какую-нибудь патрульную службу — город же все-таки…

Окна были затемнены, ни одно не светилось, но кое-где стали зажигаться лампочки над воротами, случайные фонари. Затемнение отменено не было, но практически не соблюдалось: если в июне сорок первого рижане прекрасно знали, когда следует ожидать немецких бомбежек, и заклеивали окна ленточками, пока Россия еще мирно спала, то теперь всем было известно, что воздушных налетов немцы производить уже не могли. Кончилось их времечко…

Вдруг я буквально натолкнулся на парня и девушку с красными повязками, вышедших из-за угла.

Они тоже не знали такой улицы, но охотно отвели меня неподалеку в небольшую квартиру, где толклось множество молодежи; если я правильно понял, здесь размещался то ли райком, то ли горком восстанавливавшегося здесь, в Риге, комсомола.

Общий язык нашли быстро.

В одной из комнат, на полу — мебели не было никакой, — разлегся огромный, подробнейший план Риги. Изучать его приходилось, осторожно ступая по узенькой полоске паркета, остававшейся открытой вдоль стен.

Стали искать.

Минут через двадцать нашли. Крошечный переулок, на самой окраине, за Даугавой, там примерно, откуда я час назад пришел. Немного ближе к заливу.

Обидно было чертовски — снова проделать такой конец… снова мерзнуть…

Мои новые друзья категорически заявили, что идти сейчас нельзя. Надо ждать до утра. Если в центре хоть что-то светится на улицах, за рекой совсем темно.

— У меня хороший фонарик.

Переглянувшись, они объяснили мне, что на окраинах еще «шалят». Здесь удалось наладить относительный порядок, а там — ни за что поручиться нельзя.

— У меня пистолет.

Не новичок в Латвии, я прекрасно понимал, что они правы, что пробираться в одиночку через темный город опасно. Но не пойти к Виктории немедленно — не мог.

Меня продолжали отговаривать. Один в очках, постарше, задал вопрос, которые другие задать не решались:

— Зачем?

— К девушке.

— Подождет до завтра, — вмешался высокий мужчина с совершенно лысым черепом, чем-то неуловимо напоминавший великолепных латышских стрелков, доблестно сражавшихся в годы гражданской за Советскую власть. — Разве лучше будет, если ты до нее не дойдешь?

Молодежь понимала мое нетерпение, но все считали, что ночевать надо здесь.

— Я не засну… Я — тут, она — в двух с чем-то километрах?!

— Там уж точно не у кого будет уточнить дорогу, — заметила «нашедшая» меня комсомолка, — останавливаться и лезть с расспросами, не зная языка, — самое опасное, что может быть.

— У меня хорошая зрительная память. Дорогу запомню по плану. Уже запомнил, в сущности. Все повороты. Основные названия запишу для верности. Вот видишь, записываю на той же бумажке.

Предложили чаю.

Я с наслаждением выпил целую кружку подкрашенного кипятка.

Еще раз проверил себя по плану.

Поблагодарил, попрощался, пошел.

Лысый латыш одобрительно ухмыльнулся мне вослед. Или — показалось?

Парень и девушка проводили меня до моста, здесь кончался район их дежурства.

Отсюда, со стороны центра, мост был немного освещен, тот берег был сплошь темный. Ни малейших признаков города и вообще какого бы то ни было поселения за рекой не ощущалось.

Расстались.

Я еще огляделся, поискал глазами Гришу, не нашел — и двинулся вперед.

Я надеялся, что если Гриша еще здесь, то или сам проводит меня немного, или выделит парочку солдат. Но саперы, очевидно, ушли уже на отдых. Несколько солдат охраняли мост.