Владимир Савицкий - Записки ровесника

«На войне как на войне»…

Итак, я не просто топал в гости. Я выполнял задание и привычно рисковал собой при этом. А раз привычно, то вовсе не страшно…

Все стало на место. Не помешал бы автоматик, что и говорить, очень не помешал бы…

Привыкнув ориентироваться на местности, я с помощью волшебной бумажки четко сворачивал всюду, где было нужно, и вскоре добрался наконец до желанной улицы.

Отыскать дом не составило труда. Невелик был, стоял отдельно, как я и предполагал.

Ни огонька, ни звука.

Ступеньки, ниша, в нише — дверь.

Быстренько, но с привычной тщательностью я привел себя в порядок и нажал кнопку звонка.

Никакого эффекта.

Еще раз нажал, пообстоятельнее; то же.

Тогда я сообразил, что сюда, может быть, не подается еще электричество. Постучал, и дверь почти сразу же отворилась.

На пороге стоял мужчина моего роста, крепкий, широкий в плечах. Лица его я не видел: в прихожей было темно, а слабый луч света из комнаты едва достигал его ног.

И все же я знал почему-то, что мужчина смотрит на меня выжидающе, спокойно, без страха; намек на недоумение содержался, пожалуй, в линии обтянутых свитером плеч.

Так это было или нет, проверить я не мог — не освещать же лицо хозяина фонариком. Многие мои товарищи так и поступили бы, вероятно, да и я сам — в другой ситуации. Миндальничать тоже особенно ни к чему. Твердость никогда не мешает, все должно быть ясно, прежде всего ясно. Но здесь я был только гостем, и мне было чертовски важно обозначить и даже подчеркнуть это с самого начала.

Не завоевателем — гостем; никакого права войти в дом без приглашения у меня не было.

Хорошо, догадался застегнуть кобуру пистолета. Правда, фигура у хозяина мощная, но…

Я назвал ее имя.

Мужчина отрицательно качнул головой, сказал что-то по-латышски и не шевельнулся при этом.

Я развел руками.

— Нету, — перевел мужчина сам себя; кажется, он улыбнулся, или померещилось в темноте? Что-то ему явно известно… Скорее всего, Виа предупредила, что может внезапно появиться некий долговязый сержант…

Из дальнейших русских фраз, не слишком стройных, но в общих чертах понятных, выяснилось, что несколько дней в неделю Виктория занимается по вечерам, и тогда часто остается ночевать у подруги.

— За рекой, — хозяин даже рукой махнул в ту сторону, для убедительности.

— А сегодня?

Сегодня?.. Кто его знает… Судя по тому, что время позднее… можно предположить…

Я был в отчаянии, задание выполнил — ее разыскал. Но, как оказалось, выполнил наполовину. Что делать? Ждать ее? Сколько? Где? На темной улице?

В душе я был готов даже к тому, чтобы проторчать где-нибудь поблизости хоть до рассвета. Только — морозно. А что, если она появится завтра вечером?

С другой стороны, и найти ее в городе я не мог: дядя или не знал адреса подруги, или не горел желанием давать его.

Я вновь развел руками, собираясь извиниться и исчезнуть во тьме, как вдруг мужчина шагнул в сторону и произнес:

— Пошалуйте, милостифо просим.

В соединении с латышским акцентом этот старинный оборот звучал в подобной ситуации вдвойне комично. Откуда дядя его выкопал? Сам, еще мальчиком, выучил или перенял от кого-нибудь постарше, кто владел русским языком?..

Я безумно обрадовался. Еле сдержался, чтобы не одолеть дверной проем одним прыжком.

Поблагодарил, вошел степенно.

Едва успел я вытереть ноги и снять шинель, как дядя предложил пропустить по стаканчику, чтобы согреться. Не желая ударить лицом в грязь, я стал рыться в вещмешке. Чтобы добраться до шпика, выложил на стол лежавшую сверху пачку табаку, полученную утром у Петросяна, и тут же заметил, как блеснули у дяди глаза.

Протянуть ему табак было делом одной секунды. Отношения налаживались. Оказалось, нас и звали почти одинаково.

— Вилис, — представился дядя, поднимая стакан.

— Василий, — я сделал то же.

В комнате было тепло, уютно, светила тщательно отлаженная керосиновая лампа. Мы сидели вдвоем, больше никто из семьи не показывался, что несколько удивляло меня.

Бутылка, хлеб, сало на столе — такие привычные аксессуары…

Я расстегнул ворот гимнастерки. Портупея с ремнем и пистолетом висела вместе с шинелью на вешалке в прихожей.

Снова очутился я в мирных условиях; дядя Виктории внушал мне теперь полное доверие.

Когда раздался негромкий стук, я подумал, что это стучат в нашу комнату и наконец покажется кто-то еще из обитателей.

Но стучали в наружную дверь. Вилис встал, шагнул в прихожую, одним движением отпер дверь, толчком распахнул.

Женский голос лопотал что-то по-латышски.

Меня их разговор не касается, я же по-латышски не понимаю. Да и проникал голос ко мне сквозь густой дым от дядиной трубки, легкий самогонный дурман, возведенную теплом в квадрат усталость…

Внезапная мысль о том, что пистолет остался там, заставила меня вскочить.

В этот момент дядя подвел ее к двери в комнату.

И мы увидели друг друга.

Обрывки смешных мыслей мешали мне немедленно обнять ее.

Я — без ремня, гимнастерка расстегнута…

Я выпил, вместо того чтобы…

Она пришла, она запросто пришла сюда из центра, она спокойно проделала в темноте путь, который я пре-о-до-ле-вал, вооруженный фонариком и пистолетом…

Как держаться, что скажет дядя, в курсе ли он?..

Тут Вилис, издав некий кашляющий звук, благоразумно удалился во «внутренние покои».

Мы кинулись друг к другу, обнялись, замерли.

Мыслей больше не было, слов еще не было. Совсем рядом билось ее сердце…

Кажется, в мире появился третий человек, кроме няни и мамы, нетерпеливо меня поджидавший.

Я знал это и раньше — вычитал в ее письмах. Прикосновение перекрыло все.

Нет, не то, она была не «третьим», конечно же не «третьим», она была п е р в ы м человеком из тех, кто ждал меня.

Самым первым, самым близким.

Выдохнув наконец «здравствуй», она успела лишь сообщить, что совсем было заночевала у подруги, но какая-то сила погнала ее сюда. Предчувствие?..

Потом она оставила меня на попечение вернувшегося тем временем дяди, а сама помчалась хлопотать о ночлеге.

В домике оказалось еще две комнаты. Совсем крошечная, где спали Вилис и его жена. И что-то вроде столовой — там, на кровати, располагались две девочки-погодки, а в углу, на диване, — Виа.

Мне постелили в той же столовой, на полу у печки.

Можно было уложить меня и в комнатке, где мы с дядей сидели. Но там было намного холоднее, было накурено, а кроме того, и Вилис, и его жена прекрасно понимали, что, где ни постели, мы с Викторией все равно будем вместе, и строгих моралистов из себя не корчили.

То есть я не знаю, конечно, что наплела тетушке Виа и о чем говорили супруги между собой, вообще-то у них имелись все основания считать наши отношения более интимными, чем это было на самом деле, но, если и так, вида они не показывали.