Юрий Трифонов - Бесконечные игры [киноповесть]

— Перефразируя Марка Твена, могу сказать: слухи о моем героизме сильно преувеличены, — говорит Сериков, побледнев. — Все это вздор, было совсем не то… Домишко старый, низенький, так что третий этаж — это примерно полтора этажа… И вообще… — Махнул рукой. — Просто у нашей уважаемой бывшей соученицы богатое воображение. А двадцать лет назад в этом зале — здесь был раньше гимнастический зал — я упал с бревна и сломал ногу! — неожиданно заканчивает Сериков и кланяется.

Жидкие аплодисменты. Впечатление смято.

Сериков подходит к столу президиума и негромко спрашивает у Маши:

— Где моя папка?

— Я оставила в театре, — говорит Маша, глядя на Серикова с удивлением.

— Она нужна мне сегодня, если можно.

— Хорошо, мы подойдем к театру…

Выход гостей и школьников из здания школы в темный сад. Сначала идут гурьбой, шумно разговаривают: Сериков, Мартынов, Рая Гордиенко, композитор Боб Куриц… Голос Мартынова: «А я на этом дворе однажды таких пилюль навешал…» Другой голос: «Можно у меня собраться…» Голос Кизяева: «Пожалуйста, мы тренируемся в Черкизове… А игра — в воскресенье, на „Динамо“…»

На набережной стоят машины. Боб Куриц подходит к «Волге».

— Прошу! Кому в сторону Юго-Запада…

Садятся к нему в машину.

Кто-то подходит к «Москвичу».

— Я к Соколу. Рая, ты со мной?.. Счастливо, ребята.

— Эй, эй! Я с вами! — кричит Мартынов. — Олег, я тебе звоню!

Сериков оглядывается. Он ищет Машу. Вон она стоит у ограды, разговаривает с морским офицером. Сериков, медленно подходя к ней:

— Так мы идем или нет?

— Идем. Одну минуту…

Сериков с независимым видом проходит вперед, останавливается, закуривает. Смотрит на здание школы в глубине сада. Окна освещены. Веселые голоса, крики, музыка из окон. Маша подходит.

— Этот парень был у нас в классе самый шпанистый… И вот, пожалуйста…

Сериков, помолчав:

— Тут недалеко стоянка такси.

— А нам близко, через мост…

Идут некоторое время молча.

Темный пустырь. Когда-то здесь был дом, его снесли. Маша споткнулась, идет с опаской.

— Возьмите меня под руку! Что вы, в самом деле?!

— Простите… — Берет ее под руку.

— Тут был дом, помните? В первом этаже аптека.А во втором жила моя подруга.

— Аптеку помню.

— Подруга умерла. Дом снесли… Какие мы уже старые, правда? Сколько воспоминаний!

— Да…

Идут долго молча. Поднимаются по гранитной лестнице на мост. Идут по мосту.

— Какой-то вы мрачный тип! — вдруг фыркнув, говорит Маша. — То молчите, как тумба, то блямкаете невразумительно — блям, блям…

— Знаете, у вас тоже есть недостатки.

— Какие?

— Вы выступали очень театрально, по-актерски и, простите меня, пошло. Зачем вообще вы вздумали это рассказывать? И я выглядел каким-то идиотом, говорил глупости…

— Вы — да, а я — нет. Я говорила очень живо.

— Но зачем? Кто вас просил? «Как кошка до третьего этажа!», «Спас ребенка… Мгновенно исчез!» Тоже еще!.. Ищут пожарники, ищет милиция…

— Вы на меня действительно произвели впечатление. Сейчас-то я вижу, что ошиблась. Вместо того чтобы легко, шутливо что-то сказать, вы вышли на трибуну — с ужасающе мрачным, преступным лицом! — и понесли вздор.

— Да? Извините… — Пауза. — А не надо было вытаскивать меня на эстраду!

Подходят к вестибюлю театра. Часов около десяти вечера.

— Подождите здесь. Я вынесу…

Маша входит в подъезд. Сериков стоит у витрины, где выставлены фотографии актеров и сцены из спектаклей. Вглядывается в одну, другую фотографию — ищет Машу. Вскоре Маша возвращается с папкой.

— Пожалуйста.

— Большое спасибо. — Он берет папку. — Костюмеров тут не выставляют?

— Вот и не угадали. На этой фотографии, на заднем плане, пожалуйста. А вы язвительный!

— А! — Оп подошел, смотрит. — Верно, вы…

— Всего вам доброго! Человек вы занятный и, может быть, даже хороший, но какой-то репеистый.

— Точно, — кивает он. — Здорово подметили. И вам всего доброго и больших творческих успехов!

Маша выходит на улицу. Сериков идет за ней.

Он идет за ней как-то нерешительно, но вдруг ускоряет шаги.

— Хотите, провожу вас домой?

— Зачем?

— Просто так. Если хотите…

Маша пожимает плечами. Идут молча. Иногда прохожие, идущие навстречу, рассекают их.

— А вы кончали какой-нибудь художественный институт?

— Ничего я не кончала. Я самоучка.

— Ах, вот как. Талант?

— Опять язвит!

— А я снимался в кино. Мой приятель написал сценарий и устроил меня в массовку. Я там на стадионе — бурлил…

Начинается дождь. Сериков и Маша забегают в какую-то дверь. Это аптека. Никого нет, кроме продавщицы, толстой девушки в очках, читающей книгу.

— Мне как раз нужно лекарство для мамы, — говорит Маша. — Капли Зеленина у вас есть?

— Восемь копеек, — не отрываясь от книги, говорит девушка.

— А валокордин?

— Нет.

— А что-нибудь от головы? — спрашивает Сериков.

— Что — от головы?

— Ну что-нибудь… — Он покрутил пальцем. — Чтоб не болела утром. Аспирин.

— Четыре копейки, — очень недовольно говорит девушка. Посмотрев на Серикова, добавляет: — Меньше пить надо. Тогда голова не будет болеть.

Сериков с изумлением смотрит на Машу.

— Видали?

Маша засмеялась.

— Не обращайте внимания! У девушки, может быть, плохое настроение. Верно, девушка?

— Я, по-моему, у вас не спрашиваю, какое у вас настроение, правда же? — говорит девушка. — По-моему, это никого не касается.

— Все правильно. — Сериков протягивает чек. — Но, знаете, когда такая интеллигентная молодая красавица, читающая к тому же художественную литературу, вдруг говорит…

— А я, по-моему, вас ничем не оскорбила, — возражает девушка, подавая лекарства. — Что я вам сказала особенное? Меньше пить надо?

— Это все оттого, — говорит Сериков Маше, — что меня вытащили на эстраду. После таких штук у меня всегда вид, будто я — того… Я уж себя знаю.

— О господи! — Маша внезапно хохочет. — Какой невозможный человек! Боже, какой зануда!

Смеясь, она выходит из аптеки. Сериков идет за ней. Дождь усилился. Они снова прячутся в подъезд. Неожиданно Сериков бросается под дождь с поднятой рукой — останавливает такси. Открыл дверцу. Маша подбежала, села. Сериков садится рядом.

— Куда вас везти? — спрашивает Сериков у Маши.

— На Смоленскую.

Едут. Маша поглядывает на Серикова, пряча улыбку. Сериков сидит, нахохлясь, потом вдруг обнимает Машу за плечи, придвигает к себе и как будто даже хочет поцеловать.

— Это что значит? — отстраняясь, спрашивает Маша строго, но без гнева.

— Так, ничего… — бормочет Сериков. — Мы же учились в одной школе…

— Ну, знаете! Вы — тип. То вы робеете и не можете связать двух слов, а то проявляете безумную смелость…