Иван Свистунов - Сердца в строю

Щуров шел с букетом в руке, и прохожие, не скрывая доброжелательных улыбок, с интересом оборачивались.

— Ни дать ни взять — жених!

«Тина, дорогая моя!

Прости, что я так задержалась с письмом, но поверь, родная, были серьезные причины. Ты сама сейчас поймешь. Расскажу все по порядку. Доехала я хорошо, на вокзале встретил меня Юрик. Как он возмужал! Вылитый Алеша. Я даже всплакнула, когда его увидела. Миша твой здоров, правда, немного похудел, но знаешь сама, какая беспокойная работа у командира взвода.

Теперь, Тиночка, о главном. Не буду скрывать, хотя знаю, что огорчу тебя. Не повезло нам с тобой — не тех подруг жизни выбирают наши сыновья. Напишу сначала о своем. Он, правда, еще, слава богу, не женат, но уже попал в большую беду из-за девушки. У здешнего командира полка Орлова (его Степан Андреевич должен знать, он у Алеши начальником штаба был) есть дочь Елена. Поначалу она мне понравилась: интересная, молоденькая, из хорошей семьи. Сам Орлов очень симпатичный человек, и мать его такая славная старушка. Одним словом, я считала, что Елена — достойная девушка. А что же оказалось? У Орловой есть жених, капитан, так ей мало, и она увлекла Юрика, вскружила ему голову. Дело дошло до того, что из-за легкомысленной, распущенной девчонки Юрик нарушил дисциплину, не явился по тревоге и сейчас сидит на гауптвахте. Ты представь себе, какой позор: сын Алексея Верховцева — на гауптвахте!

С вертушкой Орловой связалась и жена твоего Михаила, вместе они подстроили так, что Юрик не явился по тревоге в штаб. Теперь Миша рассорился с женой и ушел жить к товарищу. Как будут дальше — не знаю. Я спрашивала Мишу, но он молчит. Нелли делает вид, что очень переживает, но я плохо верю, что такие люди, как она, могут страдать и любить. Притворство все.

Вот, дорогая моя, какие неприятности приходится тебе сообщать. Знаю, больно тебе будет, да и мне не легче. Целыми днями хожу по комнате, места не могу найти. Что-то будет с нашими мальчиками?

Когда я ехала сюда, то думала: если появится у Юрика невеста или жена, буду ее любить, как родную дочь. Все равно какая она — красивая или некрасивая, добрая или злая — все равно буду любить ее. Она жена моего сына, ее любит Юрик! Люди говорят, что свекрови часто несправедливы к своим невесткам, ревнуют их к сыновьям. А я знала — буду любить! Но как любить, если попадется такая, как Орлова! Низкая, коварная душа, пустое, холодное сердце. Самое страшное заключается в том, что и сейчас, после всего случившегося, Юрик продолжает любить Орлову. Я по глазам его вижу…

Кто-то стучит. Пойду открою, а потом уж допишу письмо…

…Тиночка! Дорогая! Знаешь, кто только что приходил? Никогда не догадаешься! Лена Орлова. Да, да, та самая Орлова, о которой я тебе только что писала. Я даже обомлела, когда увидела ее на пороге. Вошла, села, молчала, молчала, потом вдруг схватила мою руку и начала целовать. И шепчет: «Как мне хотелось, чтобы была у меня мама», — расплакалась и выбежала из комнаты. А я вот сижу, тоже плачу и не знаю, что мне теперь и думать. Все в голове перепуталось. Не пойму: кто из них прав, кто виноват. И почему-то мне жаль ее стало. Знаю, что мне ненавидеть ее нужно, презирать, а я вот сижу и плачу.

Ну, прощай, родная моя. Мой привет Степану Андреевичу. Пластинки патефонные я Нелли передала. Но думаю, лежат они сейчас без движения. Не до фокстротов!

Пиши! Целую.

Хорошо проснуться ранним летним утром в густом сосновом бору! Робко жмется между кустами, тронутыми серебряной изморосью росы, тающий дымок тумана, сквозь колдовскую путаницу ветвей — с сучка на сучок — белкой пробирается солнечный луч и ласково лижет шершавые стволы сосен. А над головой висит, переливаясь и трепеща, по-женски безалаберный птичий гомон.

Вкрапленные в темную зелень кустов, белеют паруса палаток, оранжевый песок линеек чист и не тронут солдатским сапогом.

Но вот на линейку вышел сигналист. Вскинул кверху вспыхнувшую на солнце трубу, и весело понеслись медные певучие звуки.

— Подъем! Подъем!

Проснулся полотняный городок: журчит вода в умывальниках, взлетают, хлопают на ветру полотенца, шуршат щетки. Голоса. Шутки. Смех.

В свой взвод спешит Юрий Верховцев. Он тщательно одет, чисто выбрит — как всегда. И все же есть что-то новое в облике молодого офицера: похудел ли он, возмужал, окреп — сразу и не поймешь.

В расположении взвода Верховцева встретил гвардии старшина Тарас Филиппович Подопригора. Взвод построен для утреннего осмотра. Каждый раз, когда Юрий смотрит на своих солдат, — душа радуется. Загорелые, веселые, довольные лица, доброжелательные глаза. Больше для успокоения совести проверил, как одеты, обуты солдаты, здоровы ли, нет ли жалоб? Все в порядке: Тарас Подопригора не подведет!

Осмотр окончен, и взвод, вскинув песню, идет на завтрак:

Но есть в лагере палатка, где еще хозяйничает ночь. Натянув на голову одеяло, спит Щуров. Напрасно Алешкин уже в третий раз трясет приятеля за плечо. Щуров мычит, бодает головой, переворачивается на другой бок и снова оглашает палатку хрюкающим храпом.

— Вставай, Ленька, ты хотел на утреннем осмотре побывать. Сколько дней не был!

Щуров проворчал раздраженно:

— Старайсь не старайсь, все равно не замечают. У начальства свои любимчики есть. Пусть они и лезут из кожи вон, — и натянул одеяло на голову.

— Это верно: спишь, спишь и отдохнуть некогда, — проговорил Алешкин и как бы невзначай добавил: — Ты, пожалуй, и завтрак проспать можешь.

Угроза произвела желаемое действие: Щуров приподнялся.

— Крепостные порядки Орлов завел: столовую после завтрака закрывают. Бюрократы несчастные! — Заспанный, взлохмаченный, сел на койке, закурил. — Эх, и сон мне снился. Будто комбат Казарчиков сломал на занятиях ногу и его в запас… Да, жди, сломает он ногу! Скорей сам голову сломаешь. Желудем себя чувствуешь.

— Почему желудем?

— Очень просто: кругом дубы, и каждая свинья может тебя съесть.

Алешкин захихикал:

— Здорово сказано!

Ротная ленинская комната — так официально называется небольшой участок леса, обнесенный изгородью с навесом. Столы и скамьи, сколоченные из неструганых досок, вкопаны прямо в землю, на медных стволах сосен вывешены пятнистые географические карты, монтажи из фотографий и вырезанных из журналов иллюстраций. На скамьях с тетрадями и карандашами в руках сидят солдаты первого взвода — идут политические занятия.

Сегодня занятие не совсем обычное: в группе присутствует заместитель командира полка по политической части полковник Бочаров. Пришел он неожиданно, сел на задней скамье, в ход занятий не вмешивается. Все же появление начальства смутило руководителя группы лейтенанта Верховцева. Этим и объясняется, что сегодня рассказ офицера по очередной теме несколько суховат, книжен. Ни доброй шутки, ни яркого примера, чем обычно характерны его выступления. Только под конец он преодолел скованность: