Иван Свистунов - Сердца в строю

Замерли темные шеренги. Ночью, в зыбком свете фонарей, лица кажутся угрюмыми, замкнутыми. По команде «смирно» стоит гвардии полковник Орлов. И все глаза устремлены на генерала — невысокого, немолодого, с сухим жестким лицом и время от времени нервно вздрагивающим веком левого глаза:

— Что случилось с Верховцевым?

— Причина неявки… неизвестна, — неуверенно доложил Орлов.

— Приняты меры к установлению его местонахождения?

— Так точно! Немедленно доложу, когда выяснится!

По тону, каким была сказана эта фраза, Гусев почувствовал, что Орлов догадывается о его душевном состоянии, и это еще больше рассердило генерала:

— Странно. Очень странно. Мне докладывают, что лейтенант Верховцев лучший командир взвода. Я объявляю ему благодарность. А что оказывается на деле? Как понимать такие порядки, товарищ гвардии полковник? — И, не ожидая ответа, приказал: — В ноль тридцать выйти на Новое шоссе, достичь высоты 286,8 и занять на ней оборону. Выполняйте!

Ревом десятков моторов наполнилась ночь. Темные бронетранспортеры с грозно поднятыми пулеметами, длинные тела полковых орудий, юркие штабные «газики» — все задвигалось, устремилось к выезду.

Прошло несколько минут, и на шоссе вытянулась полковая колонна и двинулась в ночную, грозовую тьму.

В конце глухой дальней аллеи, как сгусток темноты, появился мужчина. Не очень точно ориентируясь на местности, он совершал рискованные антраша.

Ночью не так просто рассмотреть его наружность. Можно лишь безошибочно определить: мужчина изрядно пьян. Об этом красноречиво свидетельствует амплитуда качания. Двигаясь по аллее, он умудряется задевать стриженый кустарник на обочинах то левым, то правым плечом.

— Возмутительно! Такая теснота, что не разминешься, — ворчит мужчина.

Все же опьянение не помешало ему рассмотреть одинокую фигуру сидящего на скамье офицера. Сделав замысловатый вираж, пьяный взял курс на скамью и вскоре был уже рядом с Юрием, дышал в ухо водочным перегаром.

— Здравия желаю, товарищ командир! Скучаете наедине с природой? Отличнейшая это вещь, доложу вам. Аромат и прочее к, таком роде. Эх, жить бы в шалаше, питаться акридами и мокрицами… Тю, черт, какая дрянь на язык попала. И хмельного — ни-ни. А сейчас без этого нельзя. Кругооборот вещей требует. Пойдем-ка, друг, опрокинем соответствующую. — И запел:

— Знаю я одно прелестное местечко…

Оборвав арию, предложил:

— Пошли! Все трын-трава.

Верховцев поднял голову. Перед ним опухшая, весьма непрезентабельная физиономия.

— Оставьте меня!

— Понимаю, все понимаю, — закивал головой пьяный. — Без слов! Меланхолия. Лирика. Врубель. Как его?.. Надсон…

Взволнованно шумят невидимые верхушки лип, изломанные молнии из конца в конец раскалывают чугунную черноту неба. Пьяный забеспокоился.

— Однако местечко могут того, на запор. — И дернул Верховцева за рукав: — Скажи, любезный, который час? Свои оставил, так сказать, в смысле возмещения расходов, понесенных… одним словом, как честный человек… в залог.

Верховцев взглянул на часы:

— Час ночи!

— Ого! — сокрушенно покачал головой пьяный. — О, время, время, кто тебя усеял?.. То бишь… не туда!

— Час ночи! — машинально повторил Юрий. Там, у беседки, окончилась дорога. Оборвалась… Кругом пустота… Все… Конец… Но что-то помимо воли и желания настойчиво приказывает: вставай, иди…

Юрий встал и пошел к выходу.

— Куда же ты, друг? — крикнул вдогонку пьяный. — Эх, жаль! Но понимаю: служба — не тетка. Сам воевал!

Голубая молния пронзила парк. Свинцовые капли наперебой запрыгали вокруг.

— Так и знал, — с фатальной обреченностью покачал головой пьяный. — И природа против меня. Р-р-р-оковая ночь! Придется пить одному!

Юрий шел ночной, изрешеченной плетями дождя улицей. Невдалеке от дома его обогнал полковой «газик». С потушенными фарами, он промчался в сторону Нового шоссе. За ветровым стеклом смутно угадывались поднятые капюшоны офицерских плащ-накидок. В бешеной скорости машины, в ее позднем ночном рейсе почудилось тревожное: «Куда она? Почему такая спешка? А вдруг что-нибудь случилось?»

И Юрий повернул к штабу.

Когда он подошел к воротам контрольно-пропускного пункта, необычный вид казарм резанул по сердцу. Полк ушел! Казалось, все было на месте. Даже часовые у ворот стояли, как обычно. Но полка не было! Словно тело без души, укоризненно темнел безглазый полковой городок.

Юрий стремглав бросился к дежурному по части.

— Хорош, хорош! — брезгливо рассматривал майор Квасцов землистое лицо Верховцева, мокрую потемневшую гимнастерку, забрызганные грязью сапоги. — Явился, голубчик. А мы хотели собак вызывать.

— Товарищ майор! Куда полк ушел? Что случилось? Как мне его догнать?

— Полк поднят командиром дивизии по тревоге. Где он сейчас — не знаю! — не очень любезно проговорил Квасцов. То, что во время его дежурства была объявлена тревога, да еще не явился офицер, испортило настроение Квасцову.

А Юрий стоял, ошеломленный случившимся. Новая нежданная беда вдруг отодвинула и заслонила все прежнее.

— Товарищ майор! Я вас прошу… Я должен там быть…

— О долге надо было, товарищ лейтенант, раньше думать, а не шляться неизвестно где. Приказ знали. Не маленький! — сердился Квасцов. Но все же сообщил: — Полк ушел по Новому шоссе. А как его догнать — ваше дело.

Верховцев бросился к выходу. Но в последнее мгновение майор сжалился. Вспомнил ли он, как, будучи еще командиром взвода, мчался на такси из Сходни в Москву на Хорошевское шоссе, в Октябрьские казармы, чтобы не опоздать к отбою, или смутило его болезненное выражение лица Верховцева («не натворил бы чего»), крикнул вдогонку:

— Постой, лейтенант, не пори горячку. Так и быть, нарушу порядок. Есть у меня два дежурных мотоциклиста. Бери одного и шпарь. Догонишь!

Даже не поблагодарив майора, Юрий бросился к гаражу, и минуты через две с оглушительным пулеметным треском мотоцикл, выскочил на шоссе. Коляску, в которой скорчившись сидел Верховцев, швыряло из стороны в сторону, и казалось, ничего нет больше в мире, лишь черное слепое шоссе, брошенное в ревущую за спиной темноту, ветер, набивший рот, косой дождь, слепящий глаза. Было непонятно, как умудряется мотоциклист находить дорогу, когда не видно ни земли, ни неба, почему не летят в тартарары и мотоцикл, и коляска, и ее пассажир.

Полк уже достиг высоты 286,8 и занимал оборону, когда мотоциклист, свернув на целину, с истеричным воплем тормозов остановился у машины генерала. Юрий выскочил из коляски и подбежал к командиру дивизии, стоявшему на гребне высоты в окружении офицеров штаба полка. Прерывающимся голосом доложил:

— Товарищ генерал! Командир первого взвода первой стрелковой роты лейтенант Верховцев прибыл по тревоге!