Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

Ночь. Холодно. Ветер тупой бритвой скребет заросшее лицо. Глядя на дальние огни, можно было подумать, что остановились среди дороги на минуту: шофер исправит неполадку, и поедут дальше. Там, на улицах, пятна фонарей, узкие полосы света, струящегося сквозь ставни, сторожкие шаги патрулей и ночных пешеходов с особыми пропусками и удостоверениями. И стрельба. Всю ночь стрельба.

Возле колеса «ворона» шелестит пучок соломы, откуда-то принесенный ветром. Глаза уже присмотрелись. Все было обычным в этот час; необычным было лишь сердце: оно уже ничем не отзывалось на то, что предстояло. Потом застучало в висках, застучало, как в телеграфном аппарате, — и жизнь прошла узкой лентой со своими точками и тире... И не верилось, что тело, — свое, живое, теплое тело, через минуту задубеет, и все ему станет безразличным.

Розовое нежное пятно вспыхнет в овраге: сухо, хлопком в ладоши, стучит выстрел. Потом торопливые шаги.

— Я пойду вторым! Прощай, друг! — сказал Журба.

Целуя, шепнул: «Беги! И я убегу. Надо попытаться...»

Юноша вышел из кольца охраны.

Вот и овраг. За спиной — офицер с револьвером в руке. Один на один. Темная ночь. Овраг. Правда, руки связаны, а у офицера — револьвер. Но все равно. «Ударю его ногой в живот», — решает Николай.

И тут он слышит: «Вам устроен побег... Дайте руки... открыть замок наручников...»

Это не сразу дошло до сознания.

Николай не верит. Но наручники сняты. Значит, правда. Офицер стреляет в воздух. Радость захлестывает тело!

Журба скатывается вниз...

Через несколько минут собрались трое: Гребенников, Лазарь, Николай. Обсыпанный снежком куст шелестел на ночном ветру, на дне глухого оврага, далеко за городом...

— Кто ж это был? — спросил Журба после молчания. — Что за тайна? Девять лет прошло — и хоть бы проблеск.

— М-да... Сумасшедшее время. — Гребенников вздохнул, потер виски. Встал. — Порой даже не верится, что все это нам не приснилось. Мы прожили с тобой, Николай, большую жизнь, честно прожили, добились мы великой цели. Смотреть детишкам в глаза можем не отводя взгляда. Теперь главное — удержать завоеванное. Удержать, защитить, оградить от всех и всяческих врагов и двигаться дальше. Ну, ладно. Хватит. Пойдем на воздух. Разве уснешь? Посмотрю-ка я на твой град.

Но только они вышли на центральную улицу, устланную бревнами, как к Журбе подошел кто-то из его сослуживцев.

— Слышал?

— Что?

— Телеграфное секретное сообщение: вчера китайские милитаристы совершили налет на наше консульство в Харбине... И в других городах. Есть жертвы... Пахнет разрывом дипломатических отношений...

— Что ты говоришь? Значит, война?

— Война не война, но дело серьезное.

Начало лета не принесло успокоения. Белокитайцы, чувствуя за спиной поддержку, продолжали вызывающе бряцать оружием и десятого июля напали на КВЖД. Дипломатические отношения еще сохранялись, советское правительство делало все возможное, чтобы не допустить войны.

В эти дни Николай Журба, назначенный заместителем Гребенникова, приехал из Москвы в краевой центр.

Главный инженер филиала Гипромеза Радузев, человек болезненный, весь в черном, даже в черной рубахе, машинально подавал ему планшеты, ватман, папки с записями, ничего не объясняя и не определяя своего отношения к проектировавшемуся заводу. Он был чем-то смущен и не мог скрыть этого.

Провозившись часа два с материалами, Журба спросил, как велось проектирование завода, кому поручена эта работа. Радузев ответил не сразу.

— О, это очень сложно. Предварительный проект разрабатывался в Ленинграде, но дела не довели до конца; проекты по сырьевой базе металлургического комбината возложены разработкой на Томск, там еще в 1926 году организовали специальное бюро, которое должно было изучить угольный бассейн, выбрать площадку, провести топографические и другие подготовительные работы. Но и там ничего существенного не сделали. Потом работу взвалили на наш филиал.

— Та-а-ак... — протянул Журба. — Утешительного мало. А кто главный инженер проекта?

— Собственно говоря... Такого фактически нет. Мне поручили... Но я... не считаю себя главным инженером проекта... Я отказывался не раз. Последнее заявление подано три дня назад начальнику филиала инженеру Грибову.

— Почему вы так относитесь к проекту? — спросил выведенный из равновесия Журба.

— Комиссия выезжала. Точки намечены. Но окончательного решения не приняли. На какой площадке остановятся, сказать не могу. Моего мнения не спрашивали.

— Ну, а если б спросили?

— Что мое мнение!

— А мне хочется выслушать именно ваши соображения.

— Как угодно. Мне кажется, наиболее подходящей является тубекская точка, хотя комиссия, приезжавшая из Москвы для выбора площадки, вообще сняла Тубек с изысканий.

— Почему?

— Мне об том не говорили.

— А вы свое мнение высказали комиссии?

— Высказал. Но со мной не посчитались. Мне в конечном счете стало все безразличным.

— Ничего не понимаю, — перебил Журба. — Вы главный инженер проекта. Ваша подпись стоит на документах. Как может быть вам безразлично, где ставить завод? Вы что — инженер или амеба?

Журба так глянул, что Радузева больше нельзя было заставить говорить. Беспредельная печаль заструилась из его погасших бархатистых глаз.

Пересмотрев материалы, Журба встал. «Шахтинец или черт его знает кто?»

— Меня прислали не для того, чтобы портить нервы вам и себе. Я ваш, так сказать, заказчик, я — строитель, вы — проектант. Нельзя проектировать для проектирования. Нам нужно строить. И строить скорей. Здесь три года люди просиживали штаны без всякой пользы. Познакомьте меня, пожалуйста, с рекогносцировочными данными тех точек, которые представляются московской комиссии наиболее вероятными.

Радузев положил на длинный стол, находившийся возле стены, еще десяток подпрыгивающих тугих трубок, а сам, как и прежде, сел за письменный стол. Тонкая рука его с длинными суживающимися к концам пальцами, потянулась к виску, он стал так нервно тереть лоб, что, глядя на его страдальческое лицо, хотелось позвать врача.

Журба работал по проектированию железных дорог, но с проектированием металлургического завода встречался впервые. Разобраться в ворохе бумаг по разным точкам изысканий было мудрено, тем более, что материалы никто не подобрал, не систематизировал. Пересмотрев трубы, синьки, планшеты, он принялся за папки с объяснительными записками и тут наткнулся на отчет по геологии площадки у селения Тубек. Это был интересный материал, Журба прочел его дважды, а отдельные места даже выписал себе в книжку.

— Дайте, пожалуйста, планшет тубекской площадки, я не нахожу его здесь.

Радузев не то не расслышал, не то сделал вид, что не расслышал. Журба повторил просьбу.