Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

Инженеры приехали в одиннадцать часов утра. Гребенников пригласил их к себе в кабинет. Пришел Бунчужный.

— О, да тут мои старые знакомые! — воскликнул Федор Федорович, встретившись с Волощуком, Коханец, Шаховым и другими днепропетровцами. — Теперь будете на практике сдавать мне курс специальной металлургии!

Гребенников и Бунчужный провели беседу с молодежью, познакомили с планом строительных работ, прикрепили к участкам: Коханец и Волощука направили в доменный цех, Митю Шахова — на строительство мартена.

— Да ведь мы не строители, а эксплуатационники! — заикнулся Шахов.

— Расширять надо, товарищи, специальность! Расширять горизонты. Без этого мы не справимся со своими обязанностями, — заметил профессор Бунчужный, отлично понимая смущение инженеров.

— А теперь идите, товарищи, устраивайтесь, отдыхайте. До завтра!

И на новом месте у молодежи в первые часы после приезда стала такой вдруг значимой забота о себе: дом молодых специалистов, своя комната, свои соседи, примус, столовка ИТР, разные мелочи, которых не замечаешь за работой.

Искупавшись в реке — вода была очень холодная, горная, — Борис и Митя постучались в дверь к Наде. Она сидела на постели, усталая, побледневшая, такая необычная для товарищей, знавших ее несколько лет.

— Ты что? — спросил Митя, видя, что Надя даже не обернулась.

Она молчала.

— Что с тобой? Нездоровится?

— Ничего. Устала.

— А мы — за тобой. Давай побродим по площадке, по соцгороду.

Надя поднялась. Машинально надела синюю вязаную кофточку, поправила волосы, глянула в зеркальце.

На пустыре шла геодезическая работа, продолжалась стройка социалистического города; то там, то здесь высились горы кирпича. К заводской площадке беспрестанно подвозили лес, камни, огнеупор, металлические конструкции, прокладывали новые железнодорожные ветки; между Верхней колонией и заводом строился туннель для автомашин и пешеходов: товарные поезда задерживали автотранспорт иногда по нескольку часов, и рабочие предложили построить туннель. Он тянулся почти километр.

Инженеры прошли на площадку. В доменном цехе высоко поднимались две домны; пять воздухонагревателей стояли в лесах; под остальные рыли котлованы. На ярусах лесов висели красные огнетушители «Богатырь». На третьей домне шла сборка и ручная клепка опорного кольца. Заклепки нагревались на передвижной жаровне, у которой стоял щуплый паренек лет четырнадцати. На нем мятая кепчонка, рубаха без пояса, узкие порточки. Мальчик завистливо поглядывал на клепальщиков, которые работали у опорного кольца.

— Как звать тебя? — спросила Надя, заинтересовавшись мальчуганом.

— Сановай.

— Откуда?

— Алтай! — и он показал рукой на юго-запад.

— Нравится тут тебе?

— Ошинь...

Зубастой пастью вгрызался в землю экскаватор. Легко и бесшумно поднимались руки кранов; в прозрачном, как стекло, воздухе повисали десятки тонн леса, металла, кирпича. За отвалом кирпича на дверях небольшого временного сооружения висела табличка. Химическим карандашом было написано: «Комсомольская ячейка доменного цеха».

Инженеры ходили по участкам, спускались в котлованы, расспрашивали рабочих, что кто делал, как выполняют нормы, какие встречаются трудности в работе. В прокатном цехе на участке блюминга огнеупорщики выкладывали ячейки нагревательных колодцев. Ажурное сооружение занимало большое пространство и поразило молодых инженеров сложностью архитектуры.

— Художники! — заметил Митя Шахов, залюбовавшись работой огнеупорщиков.

— Цэ наши... — сказал Петр Занадырин Лене Слюсаренко, вслушиваясь в речь приезжих. Обоих еще весной перебросили на строительство цеха блюминга, Петр радовался, что вот здесь — начало его настоящей работы, что пройдет немного времени, и он станет прокатчиком, будет, как ему обещали, машинистом слитковоза. Вот это дело!

— Звидкы, вы, хлопци? — спросила Надя, услышав, как переговаривались ребята.

— З Украины. З Днипропетровська.

— И мы з Днипропетровська! Де вы там працювалы?

— На заводи Петровського. Я був за машиниста ножыць, вин — в мартэнивському цеху.

— В мартэнивському? — набросился Шахов. — Хочеш перейты до мэнэ, в мартэнивський цех?

— Охочэ.

— Гаразд! Тоди вважай, що ты вже працюеш в мартэнивському, — и Митя хлопнул Леню Слюсаренко по плечу.

Вечером площадка строительства сияла в огнях, как новогодняя елка. На высоких мачтах и в глубоких котлованах, над строящимися цехами и над зданием заводоуправления горели фонари, лампионы, прожекторы. На тонких металлических конструкциях работали верхолазы-электросварщики. Фиолетовое мигание слепило глаза.

Стройка развернулась полностью, и всюду ощущался ее пульс.

— Тут, кажется, обошлись без нас... — сказал Митя Шахов, и нельзя было понять, что сквозило в его голосе: восхищение ли коллективом тайгастроевцев или досада, что обошлись без них...

Вместе с днепропетровцами в том же вагоне приехала к Радузеву Люба с Люсей.

Он встретил их на вокзальчике и долго метался, пока нашел свободную грузовую машину: легковые были на площадке редкостью. Люба не пожелала сесть в кабину: взобрались втроем на платформу и расселись на вещах.

— Как ждал... — сказал Радузев, держа в одной руке руку Любы, а другой прижимая к себе Люсю. — Без тебя, без Люсеньки, без друзей... без рояля... без нот... Думал, с ума сойду... Милые мои... Как благодарен, что решилась приехать.

Люба была взволнована, щеки ее горели; она всячески старалась скрыть свое состояние, но он видел, понимал, хотя не единым жестом не выказывал этого.

— Как же Люсенька перенесла дорогу?

— С нами ехали инженеры, веселые такие ребята, — принялась рассказывать Люба с такой живостью, как будто это ее очень занимало. — Люсенька бегала к ним, а они — к нам. Один даже пытался ухаживать за мной. Такая зеленая молодежь...

В ожидании обещанной семейной квартиры Радузев жил в гостинице на Верхней колонии, близ завода. Единственное окно небольшого номера выходило на гору Ястребиную, которая закрывала горизонт. И в свободные часы — их, правда, выпадало мало, — этот маленький номерок казался Радузеву темницей.

— Вот, пока, Любушка... — показал он рукой на жалкую обстановку, — обещают хорошую квартиру. Такая теснота у нас, людей много, квартир не хватает. Это еще ничего, другие и такого жилья не имеют.

Сколько радости приходит в дом с любимым человеком! Оживает мертвый уголок. Становится светло даже во мраке... Пришла Люба с Люсей, они заполнили комнату, и сказочным дворцом показалось ему жалкое его жилище.

Люба расставляла вещи, кормила Люсю, ходила по комнате, причесывалась перед зеркалом, закинув руки, а ему казалось, что он слышит музыку, что стоит в солнечный полдень у моря, что все это — сон, который вот-вот прервется.