Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Ливень, впрочем, скоро сменился мелким дождем, по лужам бойко прыгали синие пузыри, покрытые пеной. В застегнутом на все пуговицы мокром плаще Бунчужный шел вслед за Гребенниковым, обходя товарные вагоны, с крыш которых весело стекала вода. Грузчики с закатанными штанами и насунутыми на голову мешками — углом вперед — выгружали из вагонов детали машин, не обращая никакого внимания на дождь. К станции беспрерывно прибывали грузовые машины и подводы: с платформ выгружали балки, металлические конструкции, скатывали бочки цемента, пылившие даже под дождем. Мокрые лошади, в натуге почти касаясь брюхом земли, с трудом вытаскивали из грязи чавкающие копыта.

— Наша машина! — сказал Гребенников, выводя профессора на привокзальный двор.

Федор Федорович быстро снял плащ, вытряхнул его и юркнул в лимузин. Машина обогнала несколько грузовиков, обдав их желтой водой, и пошла вдоль кряжа, откуда открывался строившийся завод. Бунчужный смотрел на возвышавшиеся домны, каупера, на высокое здание ТЭЦ, на все это новое, что должно было отныне стать самым дорогим в его жизни. Краны, леса, трубы, четкий стук пневматической клепки, желтые отвалы земли, блестевшей особенно ярко под дождем, сменились прибойным шумом верхушек кедров. Машина обогнула завод и выехала на площадку соцгорода. Здесь тайгу не вырубали сплошь: дома стояли среди вековых деревьев, как дачи в подмосковных поселках.

— Вот проспект Сталина, — сказал Гребенников, указывая на прорубленную в тайге просеку.

— Правильно! Недурно придумали! — сказал Федор Федорович. — Очень толково!

— И рабочие, и инженеры живут здесь, как на даче. Ну вот, приехали! Я вас устрою в доме для специалистов, там приготовлена вам уютная комната. А если не понравится, выберете себе по вкусу в любом нашем доме. Милости прошу ко мне в первую очередь. Я живу невдалеке от вас, в том конце проспекта Сталина, на берегу реки.

Машина остановилась возле одноэтажного коттеджа, приветливо глядевшего большими венецианскими окнами. Тотчас откуда-то выбежали ребятишки и обступили машину. Шофер нажал на кнопку клаксона, машина кашлянула. Детишки, как воробьи, разлетелись во все стороны. Гребенников усмехнулся. Он проводил профессора в комнату и вызвал коменданта.

— Вот, Василий Федорович, к нам на работу приехал профессор. Все, что ему понадобится...

— Будет обеспечено, товарищ начальник!

Кармакчи улыбнулся. Бунчужный посмотрел на алтайца. На Кармакчи была синяя спецовка и сапоги с брезентовыми широкими голенищами, отвернутыми на голень. На голове — малинового цвета плюшевая шапочка, отороченная мехом бурундука. Несколько черных и, видимо, жестких волосков составляли его усы и бороду. Улыбку коменданта Бунчужный так и не мог разгадать: приветливая она была или насмешливая.

— Да мне ничего особенного не понадобится! — сказал Бунчужный. — Постель есть, пища есть, — что еще надо?

— Отдохните, приведите себя в порядок. Обо всем, что вам понадобится, звоните мне и Василию Федоровичу. В качестве чичероне к вам прикреплена одна девушка! Вот ее телефон. Ну, поздравляю вас с новосельем!

Оставшись один, Федор Федорович побродил по комнате, прислушиваясь к своей душе, потом вынул полотенце, мыло, хотя на спинке кровати висело белоснежное вафельное полотенце, а на туалетном столике лежало мыло, и прошел в ванную. Потом ему принесли завтрак. Он с аппетитом поел. «Маша была бы удивлена... и рада!»

Вскоре утих дождь. Тайгу обнимало голубое, чистое, высокое небо, полное солнечного света. «Теперь на площадку!»

Он позвонил к «чичероне». Минут через десять явилась девушка.

— Как вас величать, барышня? — привычной формулой обратился Бунчужный к очень молоденькой девушке.

Она улыбнулась.

— Я не барышня! Я — комсорг доменного цеха. Зовут меня Женя. Фамилия Столярова.

— Ну здравствуйте, здравствуйте, товарищ!

— Я назначена быть возле вас, пока вы не освоитесь на площадке.

— Вы не очень заняты? — спросил профессор.

— Вообще-то я, конечно, очень занята, — сказала Женя, решительно тряхнув кудряшками.

Они пошли на площадку.

— Очень хорошо. Мне хотелось бы прежде всего осмотреть площадку. А вообще, — профессор засмеялся, — постараюсь, товарищ комсорг, быстро освоиться и не отрывать вас от дел.

Они пошли.

— Расскажите мне сначала о себе, — предложил Бунчужный. — Откуда вы?

Женя рассказала. На новостройку приехала, можно сказать, первая. Сама вызвалась, когда на заводе объявили запись молодежи. И в тайге никогда не бывала. Очень хотелось повидать. И сначала растерялась: людей мало, работы много, и не знала, с чего начать и что здесь самое главное. И немного загрустила по дому, по заводу, по товарищам...

— Как вам нравится наш соцгород? — спросила Женя, прервав рассказ.

— Очень нравится!

— Он еще только-только строится. А что вы скажете через три года!

Они вышли на заводскую площадку.

— Там будут коксовые батареи, тут угольная яма, вон там — коксовая рампа, — показывала Женя пальцем.

Шли они по пустырю, к реке, и мокрая после дождя трава зеленила обувь.

— Трудно представить, да? Я уже здесь скоро два года и тоже представить не могу, что получится. Знаю, где что будет, а представить не могу. И мне кажется, никто представить не может, разве только один товарищ Гребенников.

Они остановились. На площадке поднимались каркасы цехов, воздух сотрясался от ударов, звона, окриков, но на участке коксохимкомбината действительно ничего сделано не было.

— Кто-то долгое время задерживал чертежи, кто-то придержал заявку на украинских огнеупорщиков, и стройка не развернулась, — пояснила Женя.

Профессор посмотрел вокруг.

От дождей, видимо, не забывавших площадки, оползли канавы и котлованы, плотники обкладывали их досками, на площадке высились горы песка и щебня, кровеносными сосудами ветвились железнодорожные пути; высокий деррик стоял на одной ноге, как аист; на машинах везли дымящиеся бочки с цементом; в небо глядели крючья арматуры; все выше поднимались строения цехов.

И захотелось увидеть гамму дымков над печами доменного цеха, тяжелое облако над коксохимом, ощутить солнечный, слепящий свет льющейся в изложницы стали, полюбоваться розовыми листами прокатанной жести, мягкостью рыжих длинных рельсов, скользящих по рольгангам.

Федор Федорович вздохнул.

От реки тянуло прелостью, по коре сложенных свай катились крупные дождевые капли.

— Хорошо! Очень хорошо! — сказал он, отвечая самому себе, и посмотрел девушке в открытые, честные глаза.

— Я рада, что вам нравится наш Тайгастрой!

Они пошли дальше, Женя немного впереди: он все время уступал ей дорогу. На девушке была красная вязаная шапочка и кожаная куртка: несмотря на начало июня, погода стояла прохладная, после дождя было просто холодно.