Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

«Но что это? Неужели я ошибаюсь?»

— Товарищ Бляхер... — тихо сказал Радузев, проверяя себя. А сердце уже билось радостно, радостно...

На него посмотрели.

— Что вам угодно? — Лазарь был сух. — Какими судьбами?

Радузев рассказал.

— Мои предсказания начинают сбываться!

Лазарь отдал какое-то распоряжение и, не глядя на Радузева, сказал охране:

— Проведите его ко мне!

— Товарищ комендант! Это офицер! Ехал я с ним вместе. Шпиен! Бить его надо смертным боем. Под солдата подделывался! — заявил с негодованием Иван Беспалько, выступив вперед.

Лазарь посмотрел на него в упор и спокойно сказал:

— Разберемся! Можете итти!

Крестьяне вышли. Последним вышел Беспалько, недовольный оборотом дела.

Радузева ввели в комнату, находившуюся в глубине дома.

— Садитесь!

Лазарь показал на стул; сам он обошел стол и сел напротив. Прошло несколько минут. Лазарь молча рассматривал арестованного; лицо его при этом отражало самые противоречивые чувства.

— Поистине, судьба благоволит к вам! — сказал он. — Вероятно, она все еще на что-то надеется...

Радузев не ответил.

— Вы служили Центральной раде?

— Нет.

— Вы боролись против Красной гвардии или красных партизан?

— Нет.

— Курите!

Лазарь протянул папиросы. Радузев взял, хотя свои лежали в портсигаре: захотелось покурить то, что курил Лазарь.

— Вот видите, вы не служили белой власти, а могли тяжко ответить за других. Сейчас, сами понимаете, время серьезное. Мягкость может только погубить молодую республику. Мы этого не допустим. После долгого похода мы пришли наконец к цели. И будем строить новый мир. Мешать — никому не позволим. Мы протягиваем руки честным людям и зовем их с собой на подвиг, на новый подвиг! Но борьба имеет свою логику: кто не с нами, тот против нас! Вы сделали, наконец, выводы из своего поведения?

Радузев молчал. Лазарь поднялся и, сделав несколько шагов по комнате, остановился против Радузева.

— Послушай, Сережка! Нас снова свел случай. Мне жаль тебя. Я знаю твои выкрутасы, но другие не знают и не обязаны знать. Тебе может быть худо. Честное слово. Говори со всей откровенностью. В наше время нельзя сидеть между двух стульев!

— Что же мне делать? — с отчаянием спросил Радузев.

— Мне кажется, ты еще мог бы пригодиться нам. Человек с образованием.

Лазарь задумался.

— Вот что: я могу взять на себя ответственность. Большую ответственность. Доверяю тебе. Переходи к нам. Переходи ко мне. В штаб.

Радузев растерялся.

— Не каждого взял бы к себе. Сам понимаешь! Ты — из буржуйского рода... И так далее.

— Снова воевать? Я едва дождался конца германской войны!

— Так ведь война не кончилась! О каком ты говоришь конце?

— Жизнь не может так продолжаться... Убивать... убивать... Против этого все восстанут...

— Нет... Ты, я вижу, учился не в реальном училище, а в каком-то и д е а л ь н о м... Идеалистическом! Архиидеалистическом! Ничего не выйдет. Рано или поздно придется ответить — с кем ты! Так сложилась жизнь. Стоящих п о с р е д и нет!

— Если бы все отказались от бойни, не было бы войны!

Лазарь с сожалением посмотрел на Радузева.

— Короче: ты отказываешься от моего предложения? Не хочешь служить в Красной гвардии?

— Я отказываюсь вообще служить кому-либо. Я хочу быть самим собой, а не игрушкой в чьих-то руках. Я сам себе господин. Что хочу, то и буду делать. Захочу голодать, буду голодать. Захочу жить в лесу или в горах, или в шалаше, — и прошу не мешать мне, как я другим мешать ни в чем не собираюсь.

— А!.. Ну, что же. Как хочешь. Насиловать не станем. Я исполнил свой долг. Как друг детства... и человек...

Они помолчали.

— Тебе ничего не надо? Ничего не просишь? — спросил Лазарь, давая понять, что разговор кончился.

Радузев подумал.

— Нет.

— Может быть, твоему отцу что-либо надо?

Радузев вспомнил отца, его истерические выкрики и вздрогнул.

— Нет! Нет! Ему ничего не нужно!

Лазарь склонился над столом и написал несколько строк на клочке бумажки.

— Вот пропуск. Вы свободны.

Радузев встал и хотел пожать руку, но Лазарь отвернулся к окну.

Остальное время не принесло ничего нового. Радузев лежал на кушетке и рассматривал альбомы открыток. Они заменили книгу, музыку, блуждание по аллеям сада, в котором ходил сторож земельного общества села Троянды и резвились детишки. Забор крестьяне перенесли почти к самому дому.

Новое началось в феврале восемнадцатого...

Была тревога, были знакомые ватные облачка в небе, пулеметное клеканье, короткие оттяжки выстрелов из трехлинеек. В город вошли германские войска, призванные Центральной радой.

На площади, на телеграфных столбах и на заборах появились желтые бумажки:

1. Всем офицерам, врачам, чиновникам и солдатам гарнизона города Престольного немедленно надеть свою прежнюю форму и погоны, чтобы видны были на каждом его часть, звание или чин.

2. В городе и округе должен быть полный порядок, а всякие эксцессы будут ликвидированы со всей строгостью военных законов.

3. За каждого убитого или раненого немецкого солдата будут немедленно расстреляны первые попавшиеся десять русских солдат или жителей.

4. Разгром продовольственных складов и цейхгаузов, всякое уничтожение или порча казенного имущества несут за собой для виновных немедленную смертную казнь.

А в апреле был вывешен другой приказ:

Частная собственность на земли, луга, леса, на всякое движимое и недвижимое имущество восстановлена по всей Украине господином гетманом Скоропадским.

Приказываю:

1. Немедленно передать прежним владельцам заводы, фабрики, мастерские, пахотные земли, луга, леса, сады и прочее движимое и недвижимое имущество, каким бы оно ни было путем получено: самочинным ли захватом или по решению коммунальных и земельных комитетов.

2. Всякое поврежденное движимое и недвижимое имущество подлежит немедленному возврату владельцам. За порчу имущества виновные несут полную материальную ответственность в размерах, определенных владельцами.

3. Все жилые строения, магазины, склады, конюшни, амбары, дворы, занятые захватчиками, должны быть немедленно освобождены и переданы владельцам.

Начался «ввод» во владения...

А на запад потянулись товарные поезда, состав за составом, с добром украинского народа.

И народ застонал...

Когда в саду зацвели абрикосы, старик Радузев приказал Игнатию срубить подпорки, поставленные обществом села Троянды. Игнатий срубил. Забор повалился. Теперь предстояло перетащить его на прежнее место, но у стариков сил нехватило, забор так и остался лежать возле дома. Вспоминая детство, Радузев ходил по доскам, и они проламывались под ногами... И не стало более никаких меж. И ничего не было жаль.