Александр Кузнецов - Крестики-нолики

Приготовив все необходимое, приступил к плавке сахара Шашапал.

Нервно пожевав нижнюю губу, Сергей тихо спросил:

— Кино, по-вашему, чудо?

— Конечно, — мгновенно отреагировал Шашапал. — Особенно когда показывают у нас «Багдадский вор», например. Или «Индийскую гробницу».

— А кто из вас бывал когда-нибудь в театре? — немного подождав, спросил Сергей.

Четверка насторожилась.

— Так вот, театр чудо поинтереснее кино! — объявил Сергей.

— А почему все-таки? — потребовал уточнения Шашапал.

— Потому что в кино все, что там происходит, сначала кто-то видел, а потом уж тебе показывает, — терпеливо объяснял Сергей. — А в театре все на твоих глазах творится. В кино, как во сне, когда знаешь, как бы страшно ни было, все равно проснешься… Все громадные, невероятные. Особенно если сбоку смотреть. А в театре все живые. Дышат. Их потрогать можно.

— И ты трогал? — холодея от ужаса, прошептал Иг.

— Да нет, — смутился Сергей, — там не то что дотронуться, моргнуть страшно, потому что Он тебя заметить может.

— Кто Он? — Вопрос выскочил из Шашапала раньше, чем он отважился его задать.

— Герцог де Маликорм, — вновь превращаясь в сумрачного монстра, скрипучим голосом прохрипел Сергей.

Отодвинувшись от стола, он развел костыли, попытался изогнуться в левую сторону, натужно вывернув правую руку. Уродливая, многократно увеличенная от свечей тень Сергея обрела форму готовящегося к прыжку чудовища. Злобно дыша, Сергей несколько секунд корчился в неестественной позе, затем обмяк, осел на костыли, сбросил с лица жуткую маску. Собравшись с силами, заговорил. Сначала очень тихо, так, что первых слов никто не расслышал:

— …из покоев замка, где трон стоял под балдахином в окружении золотых знамен с черными змеями, какой-то смрадной сыростью несло, — уводил ребят к тайнам причудливого мира настороженный голос Сергея. — И кто-то невидимый говорил страшным голосом бормашины. Я стоял в правом углу амфитеатра, за маминым креслом. Мы поменялись. У нас третий ряд партера был. Но мне же сидеть нельзя… Голос жуткий, всех до паники доводил. Казалось, будто человек-невидимка по воздуху ходит. То из подвала замка заговорит, а через несколько секунд настолько приблизится, что чудится — сидит этот невидимка на ручке кресла, всматривается в тебя и прикидывает, куда вцепиться лучше — в шею или в ухо. А потом раз… Вроде передумал и под потолок сцены ушел. Полминуты не прошло, а уж голос с балкона доносится. А Большой Гильом — начальник стражи, тоже всех запутывал. Ходит по сцене мимо трона под балдахином и неизвестно с кем разговаривает. Сам громадный, выше дерева, в плаще бордовом до пят. Голова в черный шлем-колпак спрятана, как у палача. В шлеме прорезь для глаз, носа и рта. Если две буквы Т сложить. Одну нормально, а другую вверх ножкой… Вышагивает Гильом от угла до угла и выспрашивает: «…и как бы вы пожелали избавиться от этого правдолюбца?» А голос бормашины отвечает: «Сначала надо попытаться заполучить душу сего человека…» Догадываетесь, о ком?

— О горбуне справедливом? — тихо высказывается Медуница.

— Угадала, — подтвердил Сергей так угрюмо, как будто охота шла непосредственно за его душой, — о горбуне Караколе.

— И Караколя схватили? — разгрызая жженый сахар, уточняет Шашапал.

— Да что ты, как маленький! — разозлившись, напускается на Шашапала Сергей. — Ты про таинственность вокруг понял хоть что-нибудь?

— А что… про таинственность? — тушуется Шашапал.

— Так и знал, что самое главное мимо ушей пропустишь! — в сердцах машет рукой Сергей.

Но досадовать и сердиться Сергею было нельзя, ибо он вплотную приблизился к сути самого главного, что открыл для себя в театре.

— Мы как с мамой через контроль прошли, я сразу почувствовал таинственность вокруг, — сжав кулаки так, что заскрипели ручки на костылях, прерывисто заговорил Сергей, одержимо веря, что ребята сейчас испытывают на себе воздействие тех же подспудных, незримых сил, которые переворошили, встревожили его воображение. — Сначала все вроде бы как в кино. Перед началом картины. Все ждут… Праздник в каждом. У самого горла. Но наружу еще не вырвался. Зато искра уже проскакивает, как на проводке с током, без изоляции… Я сразу заметил, что вокруг множество всяких лесенок, переходиков, балкончиков разных и закоулочков. Ниши вишневым бархатом завешены. В каждую нишу заглянуть жутко охота. Будто в спину тебя толкают. Или за бархатной шторой постоять, чтобы она щеку погладила… Я за одну зашел постоял. Бархат тайнами пахнет. Но главное, все взрослые и ребята совсем иными видятся.

— Как это иными? — не понял Ник.

— Понимаешь, что-то в них прибавляется будто. Вдруг померещится, что у девчонки какой-нибудь три руки… Удивляешься не очень. Потому что этого ждешь. А бархатных комнаток, между тем, диванчиков всяких, штор — все больше и больше становится. И каждая к себе приманивает. Страшно хочется в бархате том запутаться и заблудиться. Заблудиться и пропасть…

А какой на сцене бархат оказался!.. Голубой, синий, васильковый, лиловый — как слива. Это платья у подруг невесты Караколя таких цветов были.

В замке герцога де Маликорма от вытянутых, как пики, окон бархат светился пятнами кровавыми… А в подземелье замка, где стены из черного бархата, стражники герцога в черных плащах, когда мимо черных стен проходили, то проваливались, исчезали тут же, как в пропасти бездонной… Но это все потом было…

Я еще, что в фойе случилось, не рассказал. Понимаете, пока шторы бархатные меня гладили и прятали, я на маму внимания не обращал. А когда увидел ее в зеркале… Там во всех закоулочках-переходиках зеркал полно. Так вот, взглянул я в зеркало на маму мельком и не узнал.

— Почему не узнал? — забеспокоился Ник.

— Очень красивой она стала, — сконфузившись, объяснил Сергей. — Такой красивой я ее никогда не видел… Мама, наверное, почувствовала удивление мое, щелкнула сумочкой и говорит: «Пойдем в буфет, я тебе пирожное куплю, какое ты сам выберешь, если захочешь, а то и два».

— Мне один чмур в Ташкенте на базаре говорил, — вмешался Иг, — что он в буфете ихнего оперного театра сорок разных сортов пирожных до войны видел.

— В буфете я пирожных у мамы не просил.

— Почему? — изумился Иг.

— Перед входом в буфет за шторой увидел я на маленькой двери одну зловещую надпись…

— Какую? — опередил всех Шашапал.

— «Посторонним вход категорически воспрещен». И в ту маленькую дверь заглянуть мне захотелось гораздо больше, чем пирожные выбирать.

— И ты в нее заглянул? — спросил Иг.

— Нет… — не очень твердо ответил Сергей. — Звонок раздался. Надо было идти в зал…

— А я знаю, что за маленькой дверью было, — вызывающе заявил Иг.