Владимир Щербак - Буревестники

Как-то после смены Назаренко подошёл к одному из токарей, который всё ещё возился у станка.

— Чего домой не идёшь, Петрович? Или тебе двенадцати часов, что протанцевал у станка, мало?

— Да вот деталька, понимаешь, заковыристая попалась… А до завтрева надо восемь штук выточить.

— Мда… Вот так господа капиталисты и выбивают из нас прибавочную стоимость.

— А что это за стоимость такая, Корнеич? С чем её едят?

— Приходи вечерком в Нахаловку к Вахренькову. Там как раз и поговорим об этом.

— Постараюсь.

— Может, помочь тебе?

— Да ничего, один управлюсь. Не впервой.

Назаренко постоял ещё немного возле него, покачал головой и отошёл. Пётр нарочно замешкался у станка, хотя приборку давно кончил, и из мастерской они вышли вместе.

— А, Воложанин, — приветливо улыбнулся Александр Корнеевич. — Вам куда? На Пушкинскую? Значит, по пути… Чувствуете, какая теплынь? А ведь лето уже кончилось… Во многих местах приходилось бывать, но нигде такой мягкой и тёплой осени не видел. Жил бы в наших краях Пушкин, вот бы здесь он написал – куда там Болдино! Как вы полагаете?

Пётр машинально кивнул, но заговорил вдруг совсем о другом:

— Знаете, Александр Корнеевич, мне кажется, что вы не рабочий, а революционер!

— Однако! — протянул Назаренко и даже приостановился. — А знаете, что мне кажется?

— Что? — растерянно спросил Пётр.

— Что это может интересовать только шпика.

Воложанин вспыхнул и хотел уйти вперёд, но Назаренко удержал его за рукав.

— Не обижайтесь. Нельзя же так сразу, мы ведь ещё очень мало знаем друг друга… Но я отвечу вам. Только сначала скажите: разве рабочий и революционер несовместимые понятия? Как гений и злодейство? Вы, наверное, судите о революционерах по декабристам и ходокам в народ, которые были в основном дворянами. Те времена давно прошли. История сейчас выдвинула на арену борьбы новую мощную революционную силу – рабочий класс, пролетариат. Вооружённый теорией Маркса, в союзе с беднейшим крестьянством и передовой интеллигенцией он добьётся того, чего не могли добиться все революционеры прошлого: уничтожит монархию и капитализм и установит на земле самый справедливый строй – социализм! Вот так… А что касается моей персоны, то, знаете, даже немного обидно стало: почему это я не похож на рабочего?

— Ну… — замялся Пётр. — Я же вижу, вы образованный человек. И речь у вас… Пушкина вспоминали…

— Образованный человек! — с горечью повторил Александр Корнеевич. — Образованный – сиречь не рабочий! Все правильно, к сожалению… Рабочий действительно малообразован, а зачастую и вообще неграмотен. Но не его вина в этом. Нужда гонит его с 12-14 лет ишачить по двенадцать часов в сутки на фабриканта и заводчика. Вон посмотрите на Васятку: ведь он и вырос у нас в станочной. Какая уж тут учёба! Ну, ничего, придёт время, и понятия: рабочий человек и образованный – тоже перестанут быть несовместимыми, станут тождественными… А тяга у простых людей к знаниям огромная, вы побывайте на лекциях в Обществе народных чтений, зайдите в вечернюю школу – сколько там рабочих, солдат, матросов!..

— Можно, я лучше приду к Вахренькову? — спросил юноша. — Я слышал, вы у него собираетесь…

Назаренко помолчал, пытливо глядя Петру в глаза, и сказал:

— Что ж, приходите. Я вам верю.

Назаренко не любил рассказывать о себе, и мало кто из друзей знал его биографию. Зато ее неплохо знали враги.

Из полицейского досье на члена РСДРП А. К. Назаренко.

«…Александр сын Корнеев Назаренко, малоросс, православный, из крестьян, 35 лет, холост. Родился в дер. Дубровке Макарьевского уезда Нижегородской губ. в семье бондаря. Несмотря па низкое звание и крайнюю бедность, сумел окончить Нижегородскую гимназию и поступить в Петербургский университет. Курса, однако, не кончил, был исключен за участие в студенческих беспорядках и отдан под негласный надзор полиции. Работал токарем на Путиловском заводе, неоднократно бывал замечаем на противоправительственных сходках…

В 1898 году, будучи высланным из столицы и нанявшись на строительство железной дороги, приехал в Приморскую область. Через два года перешёл на работу в станочную мастерскую военного порта. Войдя в контакт с местными социал-демократами инженером В. Шимановским, мастеровым П. Четверговым, ссыльнопоселенцем Г. Пригорным (он же Г. Крамольников) и др., активно повёл в мастерских марксистскую пропаганду. Является одним из руководителей политического кружка, который замаскирован под воскресную школу для рабочих и матросов. Дважды подвергался арестованию по подозрению в изготовлении и хранении стеклографических и рукописных листовок, но бывал освобождаем за недостаточностью улик… Очень осторожен, умён и тем весьма опасен…

Особые приметы: рост 2 арш. 5 вершка, телосложение худое, осанка – сутулый, цвет лица – жёлтый, болезненный, глаза – голубые, пронзительные, волосы – русые, усы – густые висячие, бороду бреет…».

Ветреный и бесснежный декабрь накалял лютым холодом город. Ветер летел с моря. Он морщил воду в бухте Золотой Рог, крутил калитку-турникет в сквере Невельского, листал журнал «Нива», забытый кем-то на скамейке. На последнем развороте он притих, словно зачитавшись многочисленными объявлениями.

Рекламные страницы журнала напоминают густо населённый дом, обитатели которого живут в тесноте, кричат, галдят, хвастают друг перед другом своими достоинствами. Почему-то самые горластые из них – аптекари…

«Мариенбадские редукционные пилюли – против ожирения и отличное слабительное средство» – призывает приобретать д-р Шиндлер-Барнай. Для пущей убедительности доктор рядом с текстом поместил клише – тучный сановник с плешивой головой, усами и пышными подусниками, весь в орденах; на его лице застыла мечтательная улыбка: очевидно, сановник только что отведал патентованного слабительного и теперь ждёт его действия.

Зато «Восточные пилюли» французского производства – напротив – «заполняют углубления, происходящие от худобы и придают грациозную полноту бюсту». Слева наглядный пример: роскошный женский торс, напоминающий песочные часы.

Вообще пилюли господствуют в рекламных столбцах журнала. Вот, например, «Клеевейн», изобретённый в аптеке С. Е. Клеевейна. Это «нежное, без боли действующее средство, с хорошим успехом употребляемое при расстройствах пищеварительных органов, геморрое и головных болях».

Пилюли, пилюли, пилюли… Они призваны облегчить страдания ожиревших министров, костлявых великосветских мегер, геморроидальных чиновников, спившихся офицеров. Декабрь пятого года готовил им ещё одну пилюлю. Не нежную, «без боли действующую» – горькую, без облатки!