Владимир Щербак - Буревестники

— Ах, не то! Всё не то!

— Тогда извольте взглянуть на это, сударыня. Настоящее японское понже! — торжественно сказал приказчик и, понизив голос, добавил: — Контрабандный товар, только для вас!

Последняя фраза возымела магическое действие: дама хищно схватила, как соболь глухаря, край материи.

— Отмерьте четыре аршина, или нет… лучше пять! Счёт пошлёте купцу Саломатину, улица Тигровая.

— Да уж знаем! Якову Семёновичу наше нижайшее… Всего доброго, сударыня! Заходите!

Содержанка направилась к двери, по пути небрежно осмотрев Надю и задержав взгляд на рослом Александре. Звякнул колокольчик, дверь закрылась.

— Слушаю вас, господа, — повернулся старший приказчик к новым покупателям и обомлел: прямо в лицо ему смотрел чёрный глазок Хино 17. Младший приказчик в это время стоял к ним спиной, раскладывая штуки по полкам. Почувствовав напряжённую, недобрую паузу, он обернулся и мгновенно, как марионетка, которую дернули за веревочку, задрал руки. Лицо его посерело от страха, но – странно! – угодливая улыбочка не исчезла.

— Господин офицер изволит… шутить? — вымолвил наконец, запинаясь, старший.

— Нет, не шучу! — холодно сказал Александр. — И вам не советую. Ведите-ка меня в ваши закрома. — стволом револьвера он показал влево от прилавка на дверь, скрытую шторами из разноцветных бамбуковых висюлек.

Старик покорно направился к двери, но на пороге остановился.

— Ключа от кассы всё равно нет. Он у хозяйки…

— Захочешь жить – откроешь! Иди вперёд!

Они ушли в боковую комнату за прилавком. Младший приказчик так и стоял со вздетыми руками, боясь пошевелиться, хотя Надя держала его только под прицелом своих глаз.

Через несколько минут Александр вышел один. В правой руке он держал револьвер, в левой – саквояж с округлившимися боками. Перехватив безумный взгляд приказчика, брошенный на дверь, понимающе усмехнулся:

— Ваш коллега в обмороке. Помогите ему. И не торопитесь выходить из магазина: на улице наши люди! Хозяину наше нижайшее!

Они вышли из магазина, неторопливо пересекли улицу, подчёркнуто медленно сели в экипаж. Григорий, не обладая такой выдержкой, заскочил одним прыжком. Александр негромко сказал Ивану:

— Гони! И в первый же проулок – сворачивай!

Уже на другом конце города бросили у трактира позаимствованный Рублёвым невесть у кого экипаж, отдышались, привели себя в порядок. Александр снял белый китель и фуражку, оставшись в чёрной сатиновой косоворотке и чёрных брюках, затолкал форму в саквояж.

Надя неожиданно спросила Григория:

— Скажите, Воложанин, только честно… Почему вы не пошли с нами в магазин, остались караулить на улице. Побоялись?

— Меня там хорошо знают, — глухо ответил юноша, — Это магазин моей матери.

— Степан, неужто ты?

— Я. Здорово, Ваня!

— Не узнать тебя в штатской одежке. Ты смотри, даже усы с бородкой отпустил! А помнишь, как тебя, безусого, унтер Семериков шпынял?

— Помню, Ваня, всё помню… Только ты не очень-то шуми. И вообще пошли отсюда – слишком людно… Вон туда, на лавочку.

— Понимаю, Степа, извиняй. Это я на радостях. Ты ведь в бегах… Ищут тебя. Меня тоже допрашивали. А я: ничего, мол, не знаю, не ведаю!..

— Ладно. Расскажи лучше, как тебе на миноноске служится?

— Потяжелее, чем в экипаже было. Командир сволочь, каких мало! Мордуют нашего брата… Но ничего, скоро за всё расквитаемся! Братва у нас на «коробке» отчаянная! Один Пайков чего стоит – зверь мужик…

— Серый небось?

— Серый? Вот те квас! Это как понять: дурак что ли?

— Да нет, это мы так эсеров кличем. С.-р: – значит, серый. В шутку, конечно.

— Ишь ты! А своих эсдеков как называете?

— А с.-д. – седые. Наш Ковальчук однажды на сходке крыл одного эсера прямо из басни: ты, говорит, сер, а я, приятель, сед и волчью вашу я давно натуру знаю!..

— А чего это он на него так осерчал?

— Так ведь тот ничего не придумал лучше, как убить губернатора Флуга!

— Ну и правильно придумал! Давить надо этих гадов!

— Эх ты, Иванушка-дурачок! Да не щурься, не злись! Пойми: даже если эсеры убьют Флуга – что изменится? Поставят другого, свято место пусто не бывает! А за это поплатятся жизнью десятки людей… А ты, я вижу, тоже «сереешь» понемногу?

— А что, эсеры – ребята что надо! Не только речи говорят, но и дела делают!

— Да, дай им волю: таких дел наделают – всем амба будет!

— Помирать – так с музыкой!

— Не торопись, Ваня, на тот свет, на этом ещё много дел… Да, жаль, думал, с нами ты пойдёшь. К тому же наборщик ты, а нам типографские – во как нужны! Но, видать, крепко тебя серые сагитировали. Я ещё понимаю крестьян, которые слепо верят эсерам, но ты-то городской, пролетарий…

— Ежели помочь что надо, Стёпа, можешь на меня рассчитывать. Но дорогой я пойду своей. Ты меня знаешь, я упрямый!

— Ну ладно. А всё ж подумай. На вот тебе пяток листовок, почитай сам и братве передай на миноносце… Отчаянная, говоришь, братва на «Скором»? Ну вот, почитайте, может, не такими отчаянными будете, когда узнаете, чему учат серые…

Из листовки Владивостокской группы РСДРП «Чему учат социалисты-революционеры».

«…Социалисты-революционеры говорят: вся беда от того, что земля составляет частную собственность… Братья! Переход всей земли в крестьянские руки не спасет вас, неимущих, безлошадных, бесхозяйственных крестьян. В хозяева выбьется из вас один на десяток или сотню, а остальные по-прежнему будут продавать свою рабочую силу… Социалисты-революционеры без сомнения желают вам всякого добра, но в своих указаниях они жестоко ошибаются и вводят вас в заблуждение… Вы должны верить нам, вашим братьям, городским рабочим. Мы говорим вам: спасение для вас, как и для нас, одно: это социализм…»

Июльский день шёл на убыль, готовясь уступить свое место вечеру, но по-прежнему ярко светило солнце, жара не спадала. Обыватели в светлых полотняных костюмах степенно расхаживали по видовой площадке вокруг памятника Невельскому, читали надписи о его славных деяниях, сделанные на цоколе монумента, вглядывались в строгое мужицкое лицо адмирала, бюст которого стоял в нише, обращённой к полуострову Чуркина.

Слева от памятника, прислонясь плечом к фонарному столбу, стоял высокий господин в чёрном. В сильный морской бинокль он, не отрываясь, смотрел на бухту Золотой Рог. Можно было предположить, что это приезжий любуется буйно заросшим лесом Чуркиным и садом «Италия», расположенным у самой воды.

Но высокий господин смотрел не туда. Линзы его бинокля, скрадывая расстояние, ощупывали лодку, споро идущую на вёслах к полуострову. В ней сидело шестеро: пять матросов и один штатский, и, хотя последний сидел спиной, наблюдатель чутьем угадал: тот самый!