Матвей Ройзман - Минус шесть

Тетки увели молодую в спальню, и, озираясь, туда же шмыгнул Додя. Тетки приложились глазом к скважине, поднесли пальцы ко рту и на цыпочках отошли от двери.

Фишбейн смотрел в окно. Небо прорезал край раскалившегося на морозе солнца. Над городом клубился розоватый пар. Напротив, — на крыше, — снег, утыканный миллионами иголок, сверкал и переливался. По крыше с удивительным спокойствием шла рыжая кошка, мерила лапкой глубину снега, выдергивала и трясла ею. Ее внимание привлек дым, который черным штопором вывинчивался из трубы: водопроводчик затопил в котельной.

О чем задумался Фишбейн? Вчера он достал шкатулку с драгоценностями и подсчитал общую стоимость. Прибавил к этому золото и валюту по курсу специальной котировальной комиссии, оценил приблизительно свой товар, считал, считал и плюнул:

— Хорошенькое дело! Собственного капитала узнать не могу! Где справедливость?

Он припомнил всю головку московских нэпманов, прикинул, сколько они имеют денег, и вышло, что человек пять могли с ним поспорить. Это переполнило его сердце радостью и, похлопав рукой по шкатулке, он похвалился:

— Вот вы где у меня сидите, товарищи! С такими денежками везде примут и поклонятся!

Теперь его близким родственником стал доктор Карасик, и через него Фишбейн предполагал расширить коммерческие операции. Он заботливо проводил доктора, подал ему шапку и застегнул на нем шубу.

— На дворе двадцать один градус, — уговаривал его Фишбейн, — после тепла легко схватить бронхит. Вы не бережете здоровье. В наше время здоровье дороже денег!

Прощаясь, гости наперебой приглашали к себе Фишбейна. Женщины целовались с Цецилией, и она просила их чаще навещать новобрачных. Когда все разошлись, она обратилась к рэб Залману:

— Наели, напили и думают, что без них нельзя обойтись! Вы сосчитали, сколько они переколотили (посуды? Еще одна такая свадьба и можно по миру пойти!

Шамес пошел в кухню, чтоб узнать о посуде. Положив голову на подоконник, повар храпел на кухонном столе. Укрывшись с головой ватным одеялом, Луша спала на кровати. На стульях две тетки боролись со оном, а под стульями покоились возбудительницы она: бутылки с опивками наливок. Рэб Залман не стал никого будить, почесывая под мышкой, обдумал, где ему устроиться на ночь, и выбрал место в столовой подле отопления. Он сдвинул в ряд шесть стульев, постелил на них свою шубу и, сняв сюртук, начал молиться. Он молился очень усердно: многие из гостей пригласили его к себе, чтобы потолковать о своих дочерях.

Фишбейн вышел в столовую, нацедил теплой воды из самовара, кстати отправил в рот кусок бисквита и повторил несколько словословий за шамесом. Дверь спальни молодоженов распахнулась, — выбежал Додя в нижнем белье и бросился к отцу. У Фишбейна задрожала рука, и он расплескал воду. Бормоча молитву, рэб Залман развел руками. Додя шлепал босыми ногами по паркету и выкрикивал:

— Я не могу! Спасите меня! Берта — калека! У нее отрезана… — Додя схватился за горло и с шипеньем вдохнул воздух: — правая грудь!

Отчего Фишбейну не стать председателем жилищного товарищества? Сколько времени он был несменяемым председателем домкома! Перед каждым общим собранием члены домкома шептали ему:

— Арон Соломоныч, собираются нас с вами того!

Фишбейн посмеивался:

— Пока колокольчик в моих руках, пусть звонят себе во все колокола!

И теперь он упрекнул членов домкома в трусости, наметил с ними повестку дня и описок кандидатов в члены правления жилтоварищества. Он стоял перед ними, заложив руки за спину, и, делая ударения на отдельных словах, приподымался на носках:

— Что вас пугает? Рабочая фракция? Фракция — это пустяки. Рабочая — это хуже! Все вместе это — холодные, голодные десятипроцентники. До сегодняшнего дня они ни разу не пикнули. Им надо пообещать немного площади и, между слов, попутать их выселением на улицу. Мы их так умоем, что они выйдут чистенькими!

На собрание они пошли вместе, и все началось по-старому: Василий, давным давно забывший о своих болезнях, принес колокольчик и графин с водой, Додя сел писать протокол, а Хухрин нервно перелистывал на коленях отчет по управлению домом. Фишбейн взмахнул колокольчиком и предложил выбрать президиум собрания. Несколько человек назвали его имя и отчество, но услыхал он и другие фамилии. Фишбейну это не понравилось; однако, он с улыбочкой спросил у кандидатов согласия на баллотировку. Из задних рядов поднялась рука:

— Прошу слова по мотивам голосования!

Это был Ступин. Все знали, что он живет в тридцатом номере и по профессии строительный рабочий. Говорил он громко, после каждого слова делал паузу, слова его ложились друг на друга, как кирпичи, и он все выше и выше строил свое прочное здание:

— Рабочая фракция считает, что на общем собрании не должны председательствовать члены бывшего правления…

— А, может быть, будущего! — не утерпел Фишбейн.

— Потому что их деятельность подлежит обсуждению. Рабочая фракция делает отвод гражданину Фишбейну. Прошу голосовать!

Фишбейн не поверил своим глазам: большинство голосовало за предложение Ступина. Лавров встал и, как мочалку, комкая бороду, завопил:

— Граждане! По что обижаете честного человека! Столько годов ни в чем попреку не было! К тому же руки считали неправильно!

— Неправильно! — поддакнул Хухрин и сложил трубочкой свой отчет.

Поднятые руки считал Додя, Петька, Хухрин; бегая по залу, члены домкома перебрасывались цифрами, Ступин выиграл. Фишбейн прикусил губу и подвинулся, ступая место избранному председателю.

Рабинович, — он был тоже прописан в квартире тридцатой без права занятия отдельной площади, — снял фуражку, и жильцы увидали на его лбу шрам, который шел по голове вправо к затылку. На подвижном лице его глубоко западали глаза. Бритый подбородок выступал вперед, на нем блестела синева, и Рабинович изредка проводил ладонью по синеве. Он раскрывал угловатый рот, медленно сыпал горячие слова, и нервные ноздри его ходили в такт словам. Колокольчик в его руках, чорт знает почему, звякал уверенно, и все слушались его без повторения.

Если бы сам господь бог заговорил из горящей купины и возвестил, что собрание примет такой оборот, Фишбейн усомнился бы в словах господа бога. До чего все перепуталось! Не Фишбейн наступал, — на Фишбейна наступали. Ему всыпали за бесхозяйственность, за неподчинение декретам и за расхищение народного имущества. Ступин с поразительной точностью сказал, сколько пропало карточек, и сколько и у кого лишней жилищной площади. Он раскрыл всю подноготную Лавровской лавки и высчитал причиненный дому убыток.

Хухрин вскочил, ища поддержки у собрания, оглянулся, но Рабинович призвал его к порядку. Хухрин подошел к Фишбейну, пожал плечами и сел рядом с ним.