Матвей Ройзман - Минус шесть

— Слава богу, у вас перед пасхой будут деньги! — сказал Фишбейн, поторговавшись и отсчитывая деньги шамесу.

— Долгов у меня больше, чем денег, — возразил ему рэб Залман, пряча керенки в карман, — а денег у меня столько, сколько у нашего раввина свиней.

Получив вещи из сейфа, Фишбейн почувствовал себя на советской земле так же хорошо, как на романовской. В его квартире было пять комнат, комнаты были обставлены красивой мебелью: в спальне — красное дерево, в Додиной комнате — ореховое, в столовой — карельская береза, в кабинете — дуб, в гостиной — стиль ампир. На стенах в массивных золоченых рамах висели картины — большей частью копии с популярных картин, висели полки и полочки с фарфоровыми и бронзовыми вещицами. Среди вещиц была серебряная статуэтка богини Дианы, нагота которой приводила Цецилию в исступление, а Фишбейна в восторг. Он нередко отвинчивал голову, руки и ноги богини, мыл их и чистил мелом. В каждой комнате были свои гардины и занавески, была своя арматура: тюльпаны, люстры и ампли. В столовой стоял безрупорный граммофон, в кабинете — аквариум с золотыми рыбками, и в гостиной — рояль Генриха Циммермана. По заведенному порядку все это чистили, мыли и вытирали. Еженедельно полотеры вытряхивали ковры и коврики, наставляли баррикады из мебели и танцовали на одной ноге.

Жить да поживать Фишбейну, наслаждаться квартирой, мебелью и женой. Но объявили призыв Додиного года, и жизнь Фишбейна запрыгала, как телега по булыжникам. Куда только не водил и Не возил он своего сына? Он счет потерял и людям и деньгам. Он заставил бегать по городу рэб Залмана, и шамес показывал чудеса скорости и настойчивости. Фишбейн умолял Лаврова, как друга и отца, помочь горю; но у Лаврова была своя забота: он сам не мог пристроить мобилизованного Петьку. А Хухрин? Штабс-капитан заявил, что теперь все шпана на шпане, шляпа на шляпе, и не ему, офицеру старой армии, разговаривать с ними. Как же от всего этого не притти в отчаяние? Цецилия выплакала все глаза, Фишбейн бил себя в грудь: он не хотел отдать единственного сына и пошел бы за Додю к чорту на рога! Он гладил сына по голове и даже слушал его стихи. Время тянулось, как материя, которую перемеривают аршином, и наступали последние сроки. Чем бы это кончилось, если бы Фишбейн не заглянул в свою записную книжку?

— Ай! — воскликнул он, хлопнув рукой по лбу. — Мы совсем забыли о Константине Константиновиче Бочарове. Он же — регулярный военный врач!..

В первый пасхальный вечер на обеденном столе играли золотыми ободками тарелки, сверкали серебряные бокалы, на блюде лежало крыло курицы, печеное яйцо, свежий огурец и смесь из вина, тертых орехов и яблоко®. Возле стола сдвинули два стула, на них положили подушки, — стулья и подушки покрыли простыней. Надев китель и ермолку, Фишбейн осмотрел стол: все ли в порядке? Он погрузился в белое сиденье. Цецилия пригласила гостей к столу, — их было много: родственники, нужные люди, знакомые по торговле и синагоге. Фишбейн налил в бокал изюмного вина и наполнил бокал пророка Илии. Бокал был в три раза больше остальных: не имел ли пророк пристрастия к алкоголю?

— «Благословен ты, Адонаи», прочел по древнееврейски Фишбейн, подняв свой бокал: господь наш, царь вселенной, сотворивший плод виноградный!

Гости повторили эти слова и выпили. Фишбейн налил всем вина во второй раз и стал совершать положенные обряды: умывал руки с молитвой и без молитвы, раздавал кусочки огурца, обмакивая их в соленую воду, прятал под подушку кусок мацы и слушал четыре вопроса. Вопросы задавал Додя. Гости похвалили его. Цецилия просияла. Додя растерялся и выпил чужой бокал.

Фишбейн читал пасхальное сказание, брат Цаум забирая в кулак клинушек бороды, повторял за ним. Рэб Залман раскачивался, распевал каждое слово и жестами умолял хозяина не спешить. Мужчины читали вразброд. Кто не умел читать, смотрел в книгу, а для виду шевелил губами. Женщины давно дожидались чтения, чтобы под шумок поговорить:

— Продовольственные карточки мне все здоровье отняли, без конца очереди и очереди, — пожаловалась жена Наума, низенькая, полная брюнетка с усиками на верхней губе.

Соседка, полногрудая жена Константина Константиновича, успокоила ее:

— Мне говорил завхоз Главтопа, ему писал брат, то немцы уже в Харькове, идут на Москву, и большевикам скоро конец!

— Если бы он вывел нас из Египта, не совершив над ними казней, — для нас было бы довольно, прочел Фишбейн и пальцем зажал место в молитвеннике. — Извините, это не конец, это начало! Со всеми побратались, разогнали учредилку, тюкнули Корнилова, — что вам еще надо? — и он быстро повел пальцем под строкой. — Если бы, совершив над ними казни, не подверг казням их богов, — для нас было бы довольно!

Наум опередил его:

— Если бы он подверг казням их богов, но не убил бы их первенцев, — для нас было бы довольно!

— Если бы он убил их первенцев, — перегнал его Фишбейн, — но не отдал бы нам богатства, для нас было бы довольно!

Гостям понравилось чтение вперегонки. Глотая слова, перескакивая через фразы, через страницы, они пустились рысью по пасхальному сказанию. Один рэб Залман, раскачиваясь, как верблюд с кладью, плелся позади. У Фишбейна сосало под ложечкой, а когда у человека сосет, может ли он спокойно молиться? Он на скорую руку благословил мацу, выпил второй бокал, налил по третьему и дал всем по кусочку тертого хрена. Но никто не хотел вспомнить, как горько было Израилю пять тысячелетий назад. Фишбейн снял ермолку и пододвинул тарелку, где в соленой воде плавали четвертинки крутых яиц. Цецилия открыла миску с фаршированной щукой, положила на тарелки пряные куски и полила их золотистым соусом. Гости взяли настоенного на свекле хрена, моченой мацы, и челюсти, вилки, ножи пришли в движение. Константин Константинович налил себе пойсаховки, выпил, крякнул и понюхал кусочек мацы:

— У-ух! Дерет, подлюга! — проговорил он, вытирая рыжие усы.

Фишбейн предложил ему выпить еще: пусть дерет его до кишек, — мало он взял за Додю денег? Рэб Залман попробовал рыбу и обратился к гостям:

— Золотые руки у хозяйки, чтоб она дожила до следующей пасхи!

Гости поддакнули, похвалили рыбу и хозяйку. Цецилия стала наливать в тарелки борщ. Наум чокнулся с Константином Константиновичем и спросил:

— Интересно знать: Троцкий тоже ест мацу?

— Не шутите Троцким, — важно ответил Константин Константинович, — это второй Наполеон!

— А я скажу: нет! — заявил вдруг рэб Залман, отрываясь от куриного горлышка. — Ленин, подобно Моисею, пишет скрижали, Свердлов, подобно Арону, говорит устами Ленина, Троцкий… Что представляет из себя Троцкий? Он ни больше, ни меньше, как Иошуа Навин! Когда Ленин, подобно Моисею, подымает руки, Троцкий побеждает и побеждает язычников!..