Михаил Коршунов - Автограф

— Скользко. Я вас доведу до подъезда.

— Подниметесь к нам? — спросила Геля неопределенно. Хотела ответить любезностью на любезность.

— Если не возражаете, — тут же откликнулся Виталий.

Он расплатился с таксистом. И вновь оказался около Гели. Теперь уже с каким-то правом взял ее под руку и повел к дому. Приятно было ощущать в руке ее руку, укутанную в мех, видеть совсем близко ее губы, чувствовать на лице ее дыхание.

Двери квартиры открыла Тамара Дмитриевна.

— Мама, это Виталий.

— Виталий Лощин, — поспешно представился Виталий.

— Проходите, пожалуйста. Устала?

— С «Главой семьи» не получается. Сегодня была репетиция с декорациями. Никак не найду приспособления к роли. Ну никак.

— Поговорю с Ильей Гавриловичем. Пусть что-то упростит. Хочешь — с самим Пытелем?

— Не надо. Не смей. Хватит! — Геля слегка повысила голос.

— Успокойся. А как у Дроздовой?

— Что у нее должно быть? — отчужденно спросила Геля.

Геля ни словом, не обмолвилась с Рюриком по поводу разговора у служебного входа, произошедшего между ней и Валентиной. Сумела убедить себя, что Дроздова все-таки способна на женскую провокацию.

— Она хотела получить твою роль, забыла? И вообще…

— Прошу тебя, мама.

— Я сказала — успокойся, не буду.

«Илья Гаврилович — главный режиссер «Реалиста», — отметил про себя Виталий. — Известнейшая в Москве персона».

— Как сегодня папа? Ты была у него? Почему не позвонила мне из театра?

— Не волнуйся. Все в порядке. Завтра сама увидишь. Днями выпишут, как обещали.

— Он рад? Он, наконец, рад? Почему молчишь? Что говорит твой Володя?

— Он говорит с отцом о литературе.

— Ты это придумала?

— Нет. Сама убедишься.

— Что он говорит о папе? Не о литературе, о папе? О его состоянии? Он все же врач.

— Папа здоров.

— Он еще болен.

— Володя говорит, что физически он здоров.

— Я позвоню Нестегину.

— Не надо. Папа опять рассердится. Ты же знаешь. Его надо сейчас оставить в покое.

Виталий скромно стоял в стороне. Не снял пальто. Очки его были настроены — любезность повышенная. Жалел, что не прихватил с собой чечевиц: понадобились бы.

Литературные семейства. Эллины. Мамочки ходят под девочек: обтягиваются цветными джинсиками, вышитыми цветочками, постукивают пробковыми сабо, надевают рубашки с У-образным вырезом и завязывают их узлом на животе, подкрашивают, подтеняют глаза, покуривают длинные душистые сигаретки и беседуют о литературе, изящно склонив головы. Тамара Дмитриевна джинсиками не обтягивалась, сигаретки не покуривала. Она была по-своему положительна и сейчас по-человечески несчастна.

Лощин всегда внимателен. Точность поведения — залог успеха. В особенности у женщин в возрасте и в особенности у так называемых дам. Тут Лощину не занимать. Даже в его личной жизни кое-что случалось. Тамара Дмитриевна была дама. Присутствовал строгий стиль, и слова «я поговорю» звучали весомо, авторитетно, и телефонный провод этой квартиры на бирже литературной поденщины котировался высоко.

Мать и дочь говорили о своем. Виталия как будто бы не замечали. «Ничего, утремся. Постоим, подождем».

— Гелечка, почему ты легко одеваешься?

«Тема больницы оставлена».

— Одеваюсь вполне нормально.

— Погоды неустойчивые к весне.

— Мама!

— Опять без шерстяных колготок.

— Мама!

Тамара Дмитриевна обратила наконец внимание на Виталия.

— Простите. — Виталий был для нее ни свой, ни чужой, поэтому его присутствие было равнозначно его отсутствию.

Виталий помог Геле снять шубку, повесил на вешалку. Услышал пустое: «Раздевайтесь, что же вы?» Снял шапку «авиатор», снял пальто. Повесил рядом с Гелиной шубкой. Дорогая все-таки у Гели шубка. И духи имеют свою цену.

Йорданова скоро выпишут из клиники. Виталий не рассчитывал на такие поразительные обстоятельства: надо поскорее приучить мать и дочь к себе, сделаться в доме необходимым человеком и больше не простаивать в стороне, выключенным из разговора. Привязка к Геле — скромно обозначил для себя сегодняшний вечер Виталий. Кажется, вечер сложится удачно. Еще бы — неожиданно оказался у Йордановых при маме с дочкой и при разговоре о Гелиных колготках. Проникнуть в интимную жизнь семьи — значит надежно прирасти к этой семье.

Виталий всматривался в квартиру, в детали быта. Ковер, мебель в холле с медными гвоздиками, циновки на стенах, люстра, декорированная под керосиновую лампу. Зонтики, палка с янтарной головкой (какой же писатель без палки!), рожок для ботинок с длинной бамбуковой рукояткой, чтобы надевать ботинки, не нагибаясь. На крюке у вешалки висит несколько женских сумок различных цветов. Сумка подбирается тут же к платью или к пальто.

Прошли в гостиную. Гобелен, хорошие картины. На круглом, красного дерева, столе — бронзовая лампа под большим абажуром из кружев. Горит неярким персиковым цветом. С узбекским или туркменским орнаментом ковер и в тени, у стен, — опять красное дерево. Обходительная тишина. Латифундия. Дальше виден коридор. Небось в конце его ванная комната под старину, с перламутровым диванчиком, на котором Геля сидит по утрам у овального зеркала перед хрустальными флаконами с высокими пробками. Расчесывает волосы большим гребнем, гладит заячьей лапкой по щекам, выдавливает из тюбиков мазилки — наводит на себя Версаль. Квартира в современном доме, но совершенно не современная — высшая стать. Изыск. Феше́ — фешенебельность.

— Выпьете чашку чаю? — предложила Тамара Дмитриевна.

«Все верно — «чаю», а не «чая». Культура речи».

— С удовольствием.

У Виталия потребности в жизни скромнее. Да. Утилитарность. Да. Практичность. Пластик, стеклопластик, поролон, нейлон, бетон, стекло, кухня с электрической плитой, гардеробная — по возможности, скоростной, финского образца, лифт. Да. Типовые дома-вафли. «Вы в какой вафле живете?» — «В пятой от табачного киоска».

Геля села в кресло. Ее ноги опять открылись выше колен. Виталий вспомнил, как она танцует, живо и откровенно, потому что забывает в танце о себе. Что это еще за Володя? Молодой аллопат, пробирающийся в литературу? Черт бы их драл!

— Вы очень любите театр? — спросил Виталий Гелю. «Опять двадцать пять… Что делать, с чего начинать?»

— А вы?

— Недостаточно владею.

— Мне не показалось.

— Я старался.

— Значит, неплохо старались.

— Я иногда умею. — Виталий улыбнулся.

Ему нужна была Гелина улыбка, как и в прошлый раз. Он хотел приободриться. Хотел сделать решительный шаг в своей судьбе. Люди — рабы возможностей, обстоятельств игры случая. Надо провести партию в случай вдохновенно, ампирно. Мешали сосредоточиться Гелины ноги. Вся она вообще, как таковая, как особь. В ней были спутаны женщина, девушка и девочка.