Василий Золотов - Земля горячая

— Но и плавсредствами невыгодно! Слишком дорого.

— Вот мы и прикинем на активе, что выгодней.

Я задумалась: подготовить обстоятельный доклад — задачка не из легких. А Бакланов улыбнулся и неожиданно спросил:

— Когда же ты наследного принца подаришь нам?

— Наверно, через месяц, не раньше.

— Кстати, чуть не забыл: сегодня в больнице на той стороне шум был и даже слезы.

— Слезы? Что же там случилось?

— Спор адский разгорелся из-за ребенка. Шура умоляла отдать сиротку ей. А отдали знаешь кому? Толманам! Да-да, Толманам. Претендентов на усыновление малыша оказалось не менее двенадцати семей. Но Толманы всех обставили — через райисполком и собес действовали.

Так вот чем объясняются таинственные походы Вани и Наташи на другой берег Гремучей и недавнее появление в нашем доме райисполкомовской комиссии!

— Еще одна новость, — продолжал Бакланов. — Бюро отклонило заявление Пересядько с просьбой принять его в партию.

— Да ну? Булатов-то за него, наверное, горой стоял?

— Вот и не угадала. — Бакланов снова широко улыбнулся. — Как раз Булатов и выступил первый против Пересядько!

— Кто же дал Валентину рекомендацию, кроме Пышного?

— Да кто-то из рыбокомбината.

— Но как же так? Булатов — и вдруг против Пересядько?!

— В том-то и дело! — усмехнулся Александр Егорович. — Семен Антонович так взял его в шоры, что Пересядько побагровел весь от стыда и злости. И тебя вспомнил Булатов: «Певчая, говорит, хотела добра Пересядько, хотела, чтобы он учился. Какой же из него коммунист, когда он не только книг, а даже газет не читает! Лишь копается в своих моторах и не видит, как жизнь вокруг меняется». Ох, и дал ему Булатов жару! Пересядько выскочил из парткабинета как ошпаренный. А Пышному бюро сделало предупреждение.

«Вот это да! Прямо-таки ошеломляющие новости. Ай да Булатов!»

…Из больницы меня выписали в субботу вечером. За мной пришли Игорь и Шура. Они принесли мое старенькое, видавшее виды пальто. Выйдя на улицу, я замерла, словно зачарованная. Небо, только мгновенье назад тихое, темное, глубокое, как омут, вдруг ожило, завздыхало, заколыхалось, и по нему пробежала огненная волна, за ней — другая, весело плещущая серебром. И, будто догоняя друг друга, погнались за этой волной торопливые валы, играя всеми цветами радуги. Полнеба озарилось зеленовато-голубым таинственным пламенем. Фосфорические полосы переливались, чередуясь каждое мгновение, — то алые, то голубые, то зеленые. Полосы извивались, то угасая, то вновь ярко разгораясь. Высветленные пламенем, голубели острые вершины ближайших сопок и далекие гольцы. Звезды над головой стали рубиново-красными. Великолепное, буйное пиршество красок завершилось тем, что пламя мгновенно охватило все небо, дрогнуло и неожиданно свилось в причудливую угасающую спираль. И тут же сказочная феерия повторилась снова. Северное сияние! Боже, какая красота!

— Ну, довольно, пошли, — сурово сказала Шура, взяв меня под руку, потянула в ту сторону, где был ее барак.

— Почему это мы идем к тебе? — недоуменно спросила я.

— Иди куда ведут, — нарочито грозно сказала Шура.

Недавно прошел обильный снегопад. Сугробы подбирались к верхушкам заборов. Мы с трудом двигались по глубокому рву. Было светло — дорогу озаряли лучезарные сполохи.

Наконец-то мы добрались до Шуриного барака. Игорь взял меня под руку. Шура открыла дверь… Коридор, комната Шуры… Но что это?.. Мы проходим дальше! И тут я вспомнила слова Игоря о том, что у нас будет двухкомнатная квартира. Значит, он поменялся с Аллой и Сашкой!

— Ты довольна? — опросил Игорь.

— Игорек, дорогой, еще бы!

Я оглянулась — комната заново побелена, выкрашена, чистота невообразимая! Во второй комнате — широкая тахта, стеллаж с книгами, столик с приемником, тем самым, который мы когда-то купили в складчину… На полу — пушистая медвежья шкура. Ноги буквально утопают в ней. Где же Игорь сумел раздобыть такую шикарную тахту и такую богатую медвежью шкуру?

Счастливая, блаженная улыбка не сходила с моего лица.

— Жаль вот только, что стола круглого нет, — сказала я.

— Он тебе здесь и не нужен, — вмешалась молчавшая до сих пор Шура, — хватит и одного, на кухне. А вот здесь будет стоять кроватка для малыша…

Я едва сдержалась, чтобы не заплакать. Присев на тахту, спросила у Игоря:

— Где ты добыл все это богатство?

— Тахту привезли из Владивостока еще в августе: стояла на складе. Я хотел сделать тебе сюрприз. Но раз уж ты угодила в больницу раньше срока, мы с Сашкой решили поменяться квартирами именно сейчас. И вот вдвоем с Шурой мы все сделали, как видишь.

— Как чудесно! Скажи, Игорь, неужели Аллочка не возражала?

— Что ты! Она даже сама намекнула об обмене! Бабушка Бакланова помогала еще, а медвежью шкуру нам подарил Ваня Толман.

— Ну, познакомилась с квартирой? Тогда идем, покажу тебе «моего» мальчугана, — предложила Шура.

— Какого еще мальчугана? — не поняла я.

— Того самого, которого выхватили у меня прямо из рук Толманы. Пока мы переругивались в больнице, они все потихоньку оформили и, счастливые, явились с документами. Главврач чуть в обморок не упал: «Как же так, ведь я уж было решил рекомендовать мальчика Воробьевой и соответствующую бумагу в райисполком написал. Хитро вы обошли всех!» А Ваня стоит и бормочет: «Зачем, однако, ходить, суметь? Возьмем с Натальей малышка, назовем его Зеня. Любить будем!..» А сам так и сияет от счастья.

Вскоре мы были уже у моего барака и зашли к Толманам.

Наташа счастлива! Правда, ей довольно трудно приходится — навыков нет. Шура принесла Наташе материал на распашонки, одеяльце.

Как только Наташа принялась купать малыша, я не могла от него глаз отвести — чудесный парень! Пришла Дуся. Оказывается, она каждый день забегает помочь Наташе выкупать Женьку.

Когда Женька заболел, у Толманов не закрывались двери. Пришлось вывесить записку: «Женя чувствует себя хорошо. Просьба не тревожить».

Месяц пролетел очень быстро. А десятого февраля у меня родилась дочь… На улице мела страшная метель, мы с Игорем еле добрели до рыбокомбинатовской больницы. Меня приняли и положили в палату. И тут я вдруг услышала доносившийся из коридора знакомый голос: это был Пересядько. Вероятно, он пришел за женой. Одной в этакую метель домой ей не добраться — вокруг кромешная тьма.

Невольно я стала свидетельницей их разговора.

— Собирайся быстрей, темнеет! — сказал Валентин тревожно.

— Я не могу уйти — роженицу привезли.

— Тебе за это сверхурочные платят, что ли?

— Опять ты о плате, о деньгах! Мы ведь, кажется, договорились…

Пересядько перебил ее зло и запальчиво:

— Подумаешь, роженица!.. Пусть рожает себе на здоровье в портовой больнице. И еще — я ухожу от Булатова!..