Леонид Корнюшин - Демьяновские жители

— Русские мастера сооружали великие памятники искусства не для того, чтобы их обуглили кузницы. То время прошло! В титковском храме будем устраивать музей, продумайте все хорошенько и доложите мне. Нашли топор под лавкой! Гениальный Казаков создавал свой шедевр ради украшения нашей земли. Сейчас поставлен вопрос о создании проекта реставрации этого памятника, и, между прочим, лично ваша обязанность следить за ходом дела. Свяжитесь с областным управлением культуры.

— За проект, понятно… придется платить совхозу. Карманов денег не даст, — заметила Варвара.

— Не даст — получит нагоняй.

Варвара, округлив глаза, глядела на Быкова.

Зазвонил телефон.

— Я настаиваю. Да. Он сам нарушает законность, оскорбляет людей. Это мое окончательное мнение, — сказал Быков в трубку. — Правильное решение. До свидания. — Положив ее, пояснил: — Областное управление внутренних дел согласно освободить от обязанностей Нифедова.

Такой поворот дела Варвара, сказать откровенно, не предвидела. «Да ведь он и до меня этак не сегодня завтра доберется!» С Нифедовым же у нее была давнишняя тесная дружба.

— Он стоит на страже порядка, — осторожно проговорила Варвара.

— Что же стоит такой порядок, если мордуют человека?

— В человеке, Владимир Федорович, много низменного.

— Ваше высказывание можно понимать так: человеки низменны, а мы, начальники, высоки. Славная мысль, не правда ли?

Глаза Варвары еще более округлились, но она сдержалась, промолчала; не в ее интересах было его раздражать.

— Общежитие котельного до сих пор не отремонтировано. Там нет никаких бытовых удобств. Сейчас же поезжайте туда с начальником стройуправления — и завтра мне доложить, в какой срок можете привести его в надлежащий вид. Далее. В совхозе «Маяк» вы оскорбили доярку Скворцову. Ту самую, которая двадцать лет не вылезает со скотного. Извинитесь перед ней, в противном случае наложим на вас взыскание.

— Если заместитель предрайисполкома станет извиняться перед всякой дояркой — не будет ли это выглядеть как подрыв авторитета руководителей? — тихо, но упрямо спросила Варвара.

— Да вы у нас просто философ! — улыбнулся Быков, попристальнее всматриваясь в Варвару. — Извиняться же за грубость ретивым начальникам все-таки необходимо. Не отрывайтесь, Тишкова, от грешной земли — выше себя ведь не прыгнешь. Я предупредил. Далее. Застройку совхозных усадеб стандартными домами, нарисованными умниками, кто не нюхал крестьянской жизни, мы в районе не намерены производить. Хватит нам титковского опыта.

— Но те дома на уровне прогресса, — возразила Варвара.

— А крестьянам такой «прогресс» по душе? Вы у них спросили?

— Проект создали в областном центре.

— Мало ли создают глупостей. Мы будем строить двухквартирные одноэтажные дома, удобные крестьянам. Они хотят жить поближе к земле — не к облакам. Огороды же и живность должны находиться рядом, как это исстари велось у мужиков. Умники переумничали. Мне известно также, что вы ретиво хлопочете о запахивании так называемых неперспективных деревень. Поубавьте пыл! Крестьянам работать с землей — зачем же их отрывать от нее и сгонять в кучу на центральные усадьбы? Тут нет ни ума, ни дальней перспективы.

— Но так делают повсюду.

— Отстали вы, Тишкова: делали. Цепляетесь за старое, дохлое дело. Продумайте с архитектором вопрос о знаках, увековечивающих те деревни и села, которые перестали существовать. В сельсоветах должны быть книги с переписью жителей таких деревень. Это необходимо для потомков, для истории, ибо земля наша — не безымянная. Должность ваша ответственная. Много спросится, — сказал он строго, отпуская ее. — Наше назначение — служить человеку, советую не забывать! — докончил он, когда Варвара уже открыла дверь.

Внешне спокойная, прямо глядя перед собой, Варвара внушительной походкой вышла из кабинета.

После нее Быков вызвал директора райторга Симакову. Чем-то она походила на Варвару: то ли манерой ставить на полный носок ступню, то ли невозмутимо-уверенным выражением злых глаз. Однако она с почтительностью остановилась около его стола. Поздоровавшись, Быков кивнул на подоконник:

— Заберите обратно.

Симакова, подняв брови, взяла тяжелый бумажный пакет.

— Что здесь, Владимир Федорович? — спросила с деланным недоумением.

— Полно, Симакова, прикидываться! Еще раз пришлете ко мне на дом продукты — будете уволены с должности. Я предупредил.

— Но ведь у нас есть стол заказов. Ваши продукты оформлены законно.

— Килограмм икры и четыре килограмма сервелата, да еще с доставкой на дом, когда в таких продуктах нуждаются инвалиды войны, — это, по-вашему, законно? Да вы у нас просто шалунья, Симакова! За такую «шалость» можете полететь с должности.

Еще не успела Симакова удалиться из кабинета, Быков повернулся к окну, — на райкомовский двор въезжал на черной «Волге» его шофер Пилипенко.

— Марья Ивановна, позови-ка ко мне Василия, — сказал он секретарю.

Пилипенко, невысокого роста, с выражением услужливости на круглом лице, вошел в кабинет своего начальника.

— Ты куда ездил? — строго спросил Быков.

— На базар в Сафоново.

— Я тебя туда посылал?

— Так жена ж ваша ездила.

— А она имеет право ездить на базар на казенной машине?

Пилипенко знал о строгости начальника, но он крутился меж двух огней, и неизвестно, кого следовало больше бояться.

— Смотри Василий, я тебя уже предупреждал не один раз!

Зазвонил телефон. В трубке залепетал почтительный голос заместителя директора завода азотных удобрений:

— Извините, Владимир Федорович, за непредвиденную задержку… «ЗИЛа».

— Какого «ЗИЛа»? — Быков непонимающе взглянул на Пилипенко; тот, воздев к потолку глаза, делал вид, что рассматривает что-то на нем.

— Да как же… холодильник…

— Какое вы имеете право продавать его мне? Вам известно, что есть решение — продавать «ЗИЛы» в порядке очередности лишь инвалидам войны?

— Я, Владимир Федорович, в курсе, — сипело с удивлением в трубке, — но приезжала… ваша супруга… Я все понимаю… вы такой деятель…

— Я с вами заканчиваю разговор, — Быков положил трубку и набрал номер директора этого завода.

— Семен Григорьевич, накажи Друзя за нарушение решения относительно холодильников. Проверь его деятельность и доложи мне. Твоя работка? — жестко спросил он Пилипенко, кончив разговор с директором. — Ты, сукин сын, привозил?

— Так жена ж…

— Последнее предупреждение, Василий! Вези в Тихвинку Егорова. В стройуправление схожу пешком.

Зима шла слякотная, морозов не видели даже на крещенье — то валил густой мокрый снег, то сыпала сухая, жесткая, как дробь, крупа, часто дули пронизывающие до костей ветры, и в казенных квартирах было так холодно, что Варвара Мысикова поставила железную печку. Переселение старух в двухквартирные дома все еще задерживалось. К ней вечерами являлись почти все колучовцы, перекидывались новостишками, вспоминали померших, убитых на войне, говорили о своих и чужих детях и, что радовало Марью, не держали в душе зла на самых черствых, задубенелых в корысти людей — таких, как преставившийся Степан Северинов. За гробом его шли чинно и безмолвно, молча зарыли, постояли кругом над мокрой могилой и начали расходиться. Марья говорила своим ласковым, поющим голосом: