Сергей Безбородов - Степан Андреич „Медвежья смерть

Я кинулся следом за ним. Прямо грудью лез Степан Андреич в самую гущину, ломал, крушил кусты, ловко нырял под упавшие деревья, кидался в заплетенные паутиной и диким хмелем ежевичники.

— Куда тебя чорт несет! — заорал он, вдруг увидев меня — Белым ручьем обегай! — Лицо его было все в паутине, из растрепанной бороды торчали сухие веточки и листья. — Краем болота к выселкам пошел, не слышишь, что ли?! Заходи с морды!

— Каким еще там ручьем! — закричал я. — Не знаю я никакого ручья! С морды…

Степан Андреич махнул рукой, оскалился и, выругавшись, ринулся дальше. А я за ним.

Ветки хлестали меня по щекам, я спотыкался и падал, разбивая коленки, в кровь царапая руки. Ружье мое то и дело цеплялось за сучья то ремнем, то курками. Я ничего не соображал, ничего не понимал и только изо всех сил старался не отстать от Степана Андреича. А он был уже далеко.

Лишь по треску и шуму догадывался я, куда мне продираться, в какую сторону.

Собачий лай вдруг послышался где-то совсем рядом. Мне показалось, что лай приближается. Закрыв локтем лицо, я полез напролом, работая ружьем, как дубинкой.

Наконец я выскочил на большую поляну, густо заросшую пестрыми цветами и высокой сочной травой. Поперек поляны, преграждая путь, лежала сваленная бурей толстая сосна. Красная, сухая ее хвоя взметнулась над травой, как пламя.

Степан Андреич уже подбегал к сосне. Легко, как белка, он вскочил на круглый золотой ствол и, взмахнув руками, спрыгнул и пропал, точно провалился сквозь землю. И в ту же минуту, с треском раздвигая кусты, на поляну выскочил медведь. Пегий, косматый, толстый. Медведь остановился, тряхнул головой и неуклюже, вихляясь и переваливаясь, побежал через поляну и снова пропал в кустах. А следом за медведем, как дробь, пронеслись через поляну собаки — Шарик, Мураш, Цыган.

Только тут я вспомнил, что в руках у меня ружье, что в каждом стволе лежит по патрону бездымного пороха. В каких-нибудь двадцати шагах от меня по открытой поляне на самом виду пробежал медведь — косматый, живой медведь, а я стоял, разинув рот, неподвижный, как пень.

Прозевал, прозевал медведя!

А что же Степан Андреич? Куда девался Степан Андреич? Почему он не стрелял?

Я подбежал к сосне и одним махом перескочил через чешуйчатый ее ствол. В густой зеленой траве, подмяв под себя фиолетовые колокольчики, ничком лежал Степан Андреич. Он лежал, как мертвый, широко разбросав руки, и только ноги его, как будто связанные подколенками, были как-то нелепо вывернуты и плотно сжаты.

— Андреич!

Бросив ружье, я подскочил к нему. Ноги Степана Андреича были схвачены ржавыми толстыми дугами.

Капкан!

Степан Андреич пошевелился, застонал, потом медленно, упираясь в землю руками, приподнял туловище и через плечо, взглянул на свои ноги. Лицо его было ис-синя-белое, ко лбу приклеилась тонкая зеленая травинка.

— Разомкни железо-то, — сердито, с натугой сказал он и осторожно лег на бок, — На рыся ставлено, — тихо добавил он, — Алексашка ставил…

Капкан был двухпружинный, тугой. Такой капкан может с одного удара начисто отсечь зверю лапу.

— Кости-то целы? — спросил я, бросаясь на колени перед калканом. — Андреич, как кости-то?

Что есть мочи я нажимал коленом на спусковую пружину, дрожащими руками раздирал ржавые страшные челюсти.

— Ногой наступи. Встань на пружину, — отрывисто проговорил Степан Андреич. — Ногами встань. Иль сроду не видал?

— Сейчас, Андреич. Сейчас.

Я вскочил с колен и обеими ногами встал на пружину, изо всех сил придавливая ее к земле.

Степан Андреич охнул и закрыл глаза.

— Ох, пропади ты пропадом, — просипел он. — Легче, легче ты.

Наконец я развел капкан, и Степан Андреич на локтях, волоча по траве безжизненные ноги, отполз в сторону, сел и пригладил бороду.

— Тридцать третий, — тихо сказал он, мотнув головой на капкан. — Чуяло мое сердце — быть беде…

Он попробовал пошевелить ногой, но боль была, наверное, такой сильной, что Степан Андреич весь как-то дернулся, лицо его перекосилось, и дыбом встала спутанная и пегая, как медвежья шерсть, борода.

— Степан Андреич, чего же делать-то? Может, в деревню за подводой сбегать? А? Вы лежите тут, а я сбегаю! Хорошо? Только скажите, в какую сторону бежать-то надо. Я уж совсем сбился.

— Погоди, погоди, может, я и сам дойду, — глухо сказал Степан Андреич и снова пошевелил ногами. — Нет, не дойти.

Он лег на спину, помотал головой, громко проглотил слюну.

— Не дойти. Пропали мои ноженьки.

— Может, кости еще и целы, — неуверенно сказал я.

Степан Андреич помотал головой.

— Пропали. Перебило обе косточки. Даже слыхал, как хрустнули. Перебило железом.

— Так куда же бежать-то?

— Беги вот сюда, поправее, — с натугой проговорил Степан Андреич. — Тут скоро зимник будет. Зимник прямо к деревне и выведет.

Я побежал.

Председатель колхоза Ефим Лычкин молотил в колхозном амбаре на ручной молотилке зерно. От амбара далеко разносился по широкому выгону ровный звон и гул молотилки; телеги со снопами, покачиваясь и разноголосо скрипя колесами, медленно тянулись к амбару, а на выгоне, пощипывая пожелтевший «просвирник», важно ходили белые гуси. Старый, злой гусак, вытягивая длинную шею и шипя, бросался под ноги лошадям. Просторно махая крыльями, он снова отскакивал от подвод и, загибая шею, сердито принимался чистить перья на спине.

Я вбежал в амбар. Здесь было полутемно, грохотала молотилка, густая мякинная пыль висела в воздухе. Несколько человек стояли посреди амбара и, стараясь перекричать молотилку, о чем-то спорили, размахивая руками.

— Кто тут председатель? — закричал я.

Высокий бритый парень в выгоревшей красноармейской гимнастерке, на воротнике которой темнели широкие полоски от споротых петлиц, внимательно осмотрел меня с головы до ног и сказал:

— Я председатель. А дальше что?

— Тут километрах в четырех от деревни, в лесу, человек угодил в калкан. Кажется, кости перешибло капканом. Пожалуйста, дайте поскорей лошадь.

— А какой такой человек? — спросил парень и опять осмотрел меня с головы до ног. — Чей?

— Охотник один — Степан Андреич, Медвежья Смерть.

— Мать честная! — закричал маленький рыжий мужичишка в розовой рубахе навыпуск и всплеснул руками. — Вот так фунт! Андреич в капкан угодил! Давай, Ефим, я одним духом сгоняю!

— А куда же его везти-то? В околоток бы надо, — нахмурившись сказал Лычкин. — А у нас околотка нет.

— В Радогощ надо везти, — глухо прогудел бородатый, похожий на цыгана, угрюмый старик и сердито посмотрел на меня иа-лод косматых черных бровей.

Лычкин усмехнулся.

— До Радогощи-то двадцать верст. Пока везешь, человек может и по чистой отставке выйти. В бессрочный.