Евгений Кондратьев - Москвичка

Капитан-директор только начал рассказывать, а пилот Медведев уже отвернулся от нервного лица капитана к стеклу иллюминатора. Отсюда, с командного мостика китобазы, хорошо было видно, как злодействовал налетевший шквал. Вся толща воздуха, казалось, устремилась куда-то в прорву, и взлетевшую птицу сбило, бросило на волну. Волна выгнулась, покрылась пеной, а в небе над ней ветром разодрало тучу…

Внезапно картину задернуло, как шторой: о ныряющий нос китобазы разбился огромный вал. Взлетевший столб разнесло в водяную пыль, в облако тумана; туманом застлало иллюминаторы. Тяжелое судно ослепло, как после пушечного выстрела времен какой-нибудь легендарной морской битвы — в Чесменской ли бухте, у мыса ли Трафальгар…

Какой ветер! Что ему стоит швырнуть шлюпку на скалы, утопить спасателей, подбить любую винтокрылую машину?

— Тут, конечно, не полетаешь… — медленно проговорил капитан-директор.

— Не полетаешь, — выжидательно ответил пилот, покосившись на него.

— А если рискнуть? — ответно покосился тот.

— По инструкции нельзя летать уже при семибалльном ветре. Теперь одиннадцать. Нельзя — и точка.

— Однако необходимо, — сказал капитан-директор.

— А если необходимо на Луну?

«Спокойствие, — приказал себе пилот. — Что это со мной?»

Пилот не любил капитан-директора, особенно его манеру говорить с подчиненными, неясно усмехаясь и как бы ощупывая тебя.

Капитан-директор взгляда Медведева не выдержал — моргнул, еще раз моргнул и прошелся по мостику.

— Вот что, Олег Николаевич, — сказал он наконец. — Я не имею в виду, чтобы ты летел сейчас. Мы подойдем к острову и прикроемся им от ветра. Кроме того, надеемся, еще стихнет. А ты пока иди — подумай, взвесь.

Какие разные они, кореша!.. Леня Попов стал материться и кричать, что нечего «взвешивать» и что он как авиатехник не выпустит машину в полет, а капитан-директору сейчас пойдет и скажет… Но Виктор Петрович, замерщик китов и препаратор научной группы, выставил ладонь:

— Стоп, Ленечка. Нервы! Дай, хлопец, поговорить с нашими крылышками: дело есть.

Он положил руку на плечо пилота:

— Тебе, Медведич, одному решать, когда и как лететь. Захочешь, так хоть сейчас, но только одно условие: бери меня с собой! У меня на острове дел — во! Во-первых, поколочу Генку Федорчука. Во-вторых, соберу гербарий для музея природы. Я уверен, Генка ни черта не сделал, сидит там, нос мокрый от страха. Я на него, — он сжал губы и кожу переносицы, — я на Генку, ух, зол! Мы успели такую работу провернуть, вернемся из рейса — можно музей открывать. Но говорил я Генке: флоры мало. Отправишься на остров — предупреди, я тебе пригожусь. Он дал слово, поганец…

Леня ошалело забегал по каюте:

— И этот лететь рвется! Два ненормальных. Расшибу вертолет кувалдой!

Леню качнуло от сильного бортового крена, он грузно свалился на диванчик и переглянулся с друзьями: китобаза поворачивала в сторону острова.

— Твое условие я бы принял, Витя, — сказал Медведев, — да должен взять зама Кукурудзу. Что-что, а это решено. Там, на месте, может потребоваться глас начальства. А ты уж помаши нам платочком. И Леня помашет.

Виктор Петрович подтолкнул Леню плечом:

— А ведь полетит, пожалуй. И твоя кувалда, хлопец, не помешает. Так мимо твоего повисшего носа и затарахтит в небо.

Авиатехник сердито нагнул голову и поглядел себе под ноги. Он что-то обдумывал.

— Кстати, моя многомудрая сестра утверждает, что риск — потребность нервной системы, — вспомнил вдруг Виктор Петрович. — И я, сочувствуя ее учению, добавлю: все мы рождены для балансирования между счастьем — несчастьем, жизнью — смертью, победой — крахом…

Друзья сидели в каюте Виктора Петровича, где над маленьким столиком между чучелом капского голубя и иллюминатором глядело со стены прелестное женское лицо. Все на миг забыли о споре и устремили глаза на портрет, на улыбку, какая бывает, когда женщина чем-то внезапно удивлена. Виктор Петрович не раз повторял друзьям, что его двоюродная сестра Ольга не любит фотографироваться, вот он и снял ее врасплох, и это видно. Других фотографий в каюте не висело — да и всегда, стоило возникнуть разговору о женщинах, Виктор Петрович ни о ком не вспоминал, кроме сестры.

— Собираюсь после рейса в Москву, — сказал Виктор Петрович. — Там у меня на ВДНХ тоже кое-какие экспонаты просили. Тебя, Медведич, возьму с собой. У Лени другие планы, а у тебя времени достаточно и ты свободен.

Медведев наморщил лоб, неопределенно качнул головой:

— Я в Москве был только однажды…

— Вот и добре! — Виктору Петровичу как будто стало очень весело. Он, кажется, хотел показать вид, что никакого полета Медведичу не предстоит или можно считать, что он позади. — Давно тебя собираюсь познакомить с сестрой. Ух, она точь-в-точь, как ты. Бедовая голова!

— Бирюк я стал. — Медведев поднялся. — Бирюк антарктический. Это что-то вроде болезни.

— Она врач. Вылечит!

Пока сидели, настал час, когда океан за иллюминатором потемнел по-вечернему, весь в черных буграх валов, а небо еще не побелело по-ночному (декабрь — белые ночи). Оно оставалось однотонно-серым и заметно расчистилось от низких туч: ветер угнал их к самой кромке горизонта. Вода и воздух были в непрерывном движении, и переборки вздрагивали от ударов волн.

— Мне пора на мостик, дежурить, — сказал Медведев и вынул из кармана куртки шерстяной шарф.

Обматывая шарфом шею, он широко расставил ноги: так сильно качало идущую китобазу.

Мысль прикрыться невысокими горами острова себя не оправдала. И возле него дуло немилосердно. Капитан-директор приказал отвести судно за айсберг — внушительный ледовый щит в полутора милях от берега. «Это уже разумно», — подумал Медведев, и ему захотелось действия.

Вскоре в ангар, расположенный на кормовой надстройке, набилось человек сорок матросов — чересчур много, чтобы подготовить и вывести машину даже при сильном ветре. Медведев прогнал половину и вместе с авиатехником стал пристраивать остальных к делу. Леня помогал, но поглядывал на Медведева возмущенно.

Медведев же присматривался к машине, все оценивал и рассчитывал. Он набирался решимости, и ему было не до взглядов товарища. Он протрезвел лишь тогда, когда вертолет выкатили на вертолетную площадку. При сильном крене судна машина так грозно налегла на удерживающие ее руки, стремясь опрокинуться, что Медведев тотчас распорядился заканчивать «репетицию».