Николай Корсунов - Высшая мера
- Название:Высшая мера
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:5-285-00382-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Корсунов - Высшая мера краткое содержание
Высшая мера - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Совсем запинали бедную женщину!
— Здрасте, Анна Никитична. Здрасте, Василий Васильич, запишите меня на курсы… Можно рядом с вами сесть, Анна Никитична?..
Танька — девчонка воспитанная, современная, не чета Косте Осокину. Она и к Анне Никитичне на «вы», и к Василию Васильичу на «вы», знает, что здороваться надо вначале с женщиной, а уж потом с мужчиной. Чинно села, развязала концы пуховой шали, сдвинула ее с головы на плечи. Снег на Таньке начал обтаивать, вся она засверкала капельками-росинками.
— Тань, а сколько тебе лет? — неуместно поинтересовался приободрившийся преподаватель.
Она медленно, чрезвычайно медленно подняла на него выпуклые осуждающие глаза. Ну конечно же Василий Васильич допустил непростительную бестактность, спросив о возрасте. Уже по одному тому, что она и его, и Анну Никитичну назвала по имени и отчеству, назвала на «вы», можно было понять, что она если и не ровня им, то и не ребенок, не какая-то неотесанная деревенщина, как тот же, к примеру, невыносимый Костя, который из-за Айдара едва ли не шестилетним пошел в школу и только потому в одном классе с ней учится.
— Я на полтора года старше вашего Кости, Василий Васильич. Меня в комсомол уже приняли… Странный какой-то вопрос…
— Прошу… извини, Таня. — Василий Васильич не был близорук, но нагнулся над тетрадкой низко-низко. Хитрый, улыбку скрыл от обидчивой Таньки. Обмакнул перо в чернила. — Запишем: Горобец Татьяна Устимовна… Будешь второй после Анны Никитичны…
Одна по одной собирались курсантки. Пришла жена председателя Коврова, женщина тихая, неразговорчивая. Общий язык она находила только с детьми, с ними у нее были своя задушевность, свои тайны, малыши с охотой шли в садик к няне Вале. Вкрались две девушки, недавно кончившие семилетку. Похоже, их больше влек огонек в школьном окне, чем курсы трактористок. Они малость разочаровались, увидев в классе лишь женщин да девушек. Но не повернули назад, пристроились на «Камчатке», сейчас же зашушукались, удавленно захихикали, так что Танька обернулась на них строго-настрого.
К девяти вечера подмело к школе и двенадцатую курсантку. Она влетела запыханная, вся в снегу. Прибежала Феня — калачиком ножки, одна из тех, о ком говорят: в девках уквасилась. А почему засиделась — обидное прозвище яснило. Не знала Феня покоя от своей доли. Объявят, скажем, с клубной сцены: «Выступает Феня Думчева!..» Феня собирается петь, а местный острослов пускает по залу шепотком: «Феня исполнит танец с саблями…» И уж мало кто слушает, как она поет, похихикивают, глядя на ее крепенькие, но кривые, сабельками, ноги. Или сорганизовалась где-либо молодежная гулянка-выпивка, так и тут найдется насмешник: возьмет печной рогач и ну с ним по горнице кружиться, вальсировать. «С Феней танцую!» — скажет под гыгыканье подвыпивших приятелей. И старухи на завалинках вздохами провожали Думчеву Феню: «От уж наградил господь сударушку ногами…» — «Не говори, сваха. Ее крючками только варежки вязать…»
Это ведь так: не уродишься телом — не угодишь и делом. Даже самый замухрышенный кавалер не ценил ни лица Фениного, ни ее белых, мягких, как паутина бабьего лета, волос, ни красивого голоса ее, ни характера.
Тяжело переживала Феня свою беду. Да только умела она душевное горе отделять от забот повседневных. Неустанно танцевала, высоко выводила веселые и грустные песни, и никто никогда не видел, чтобы она плакала. А плакала она часто. Плакала, когда в хозяйстве нужна была мужская сила, а у них с матерью-вдовой ее не было. Плакала, когда на мельнице молодые мужики уступали ей очередь, а сами напрашивались в гости. Плакала и в зимние холодные ночи, но не от холода, и в летние ночи не от духоты, а потому что молодое тело ее вызрело и полнилось нерастраченным огнем.
Знала о ее слезах только мать, да чем она могла помочь, как утешить. Мать и сама-то в двадцать лет стала вдовой…
Феня остановилась на секунду у двери.
— Ну вот и я пришла, — сказала со вздохом. Вздохнула так, словно спустила с плеч тяжелую ношу.
Василий Васильич всматривался в каждую пришедшую с пристрастием ротного старшины, принимающего пополнение из новобранцев. Записывал их в тетрадь и думал, что не каждая из курсанток — находка для него. Приходилось мириться: курсы ведь не стол находок. Если даже шесть из двенадцати записавшихся сядут когда-нибудь на трактор — и то спасибо.
Давеча шуряк Сергей встревоженно спросил:
— Слушай, Васильич, ты и впрямь хочешь девушек и женщин на трактор сажать?
— Непонятный вопрос, Сережа…
— И они будут вертеть заводную рукоятку «СТЗ-ХТЗ», заводить ломиком «ЧТЗ»? И будут в грязь и холод лежать под трактором, делая перетяжку шатунным подшипникам? И будут в весенней и осенней грязи копаться с лопатой, вызволяя застрявшую машину? Все это будут делать женщины и девушки наши, дорогой Василий Васильич?
— Видимо, придется делать. А что?
— Черт знает какая нелепость! Женщина с ломом, женщина с железной тачкой, женщина на тракторе, под жгучим солнцем, холодным дождем, под вьюгой, в пыли, в грязи, в мазуте… До каких пор, скажи?! Во всех мифологиях, во всех сказаниях и преданиях женщина — это украшение жизни, цветок, это радость… Мы же, Васильич, строим новый мир! Допустим, к примеру, в чужой стране я представляю наше социалистическое государство, и меня там спрашивают: «Если вы совершили великую революцию, то чем отличается ваша крестьянка от нашей?»
Василий Васильич помолчал тогда, собираясь с мыслями.
— Ну, во-первых, Сережа, на дурацкие вопросы необязательно отвечать даже за границей. Известно ведь, что на вопрос одного дурака порой не могут ответить и сто мудрецов. Во-вторых, Сережа, ведь во все времена женщины и поле пахали, и жали, и косой косили, и коров доили.
Сергей ушел. Для него все ясно и просто, а другие не понимали этого.
Ну а сейчас Василий Васильич дождался своих курсанток, они сидели перед ним, ждали его первых слов, и на минуту установилась в классе такая удивительная тишина, что казалось, даже огонек в керосиновой лампе от нее присел. Лишь иззябшийся ветер подвывал за стенами, зло швыряя снег в талые окна.
Василий Васильич поднялся со стула, взглядом — на всех сразу. Так умеют смотреть опытные ораторы — ни на кого в отдельности и в то же время как бы на каждого. У Василия Васильича это получилось невольно. Потом стал глядеть на своих слушательниц в отдельности, задерживая на каждом лице пытливые задумчивые глаза.
«Как ты будешь вести себя возле трактора, Фенечка? А ты, Валентина Алексеевна? А вы, девчушки милые? Тебя, Анна Никитична, не беру всерьез… Как вы будете управляться, милые, возле наших машин? Я буду вас учить, дорогуши, буду, хорошо буду учить, вы будете знать трактор. Но пока я бригадир, пока не придавила беда, работать вам на тракторах не позволю… Никогда вы не унываете, но жизнь ваша не сладка возле печки, корыта, зыбки детской. Да еще ж и работаете! Нет, к трактору я вас не допущу, если не накроет нас лихо безвыходное. А за то, что пришли, за то, что откликнулись, — спасибо вам!..»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: