Николай Корсунов - Высшая мера

Его мысли прервал стук в дверь.

Вошел Анджей Линский. Поздоровался и замер у порога. Вроде как дверью ошибся. Был он в сапогах, в шинели с вшитыми погонами, на голове — рогатая фуражка (в такую-то пургу!). Красив, приятен, да вот глаза, если б не глаза… Угадывалась в них всегдашняя грусть, казалось, будто он только что над чем-то вырыдался, будто все еще страдал, все еще содрогался от горя. Глядя в эти глаза, собеседник исподволь начинал поеживаться, чувствовать себя вроде бы виноватым за что-то перед Анджеем.

В классе стало совсем тихо, все смотрели на поляка.

— Вы что-то хотели спросить, Анджей? — Василий Васильич отметил, что тот совершенно не запорошен снегом, даже шинель и фуражка просохли — видно, Анджей давно в школе. Не знал, конечно, Осокин, что Анджей пришел к семи, к означенному в объявлении времени, но таился в темном коридоре, стесняясь войти в класс.

— Пан бригадир, как можно, то я буду изучать трактор. Не прогоните?

Вон как! Если «пан бригадир» не прогонит, то пан Линский сядет за одну парту с колхозницами. Если же не разрешит, то пан Линский щелкнет каблуками, повернется кругом и выйдет… А с какой стати, собственно говоря, вздумалось Линскому записываться на курсы? Чего ради они понадобились ему, человеку в Излучном временному, из чужеземья?

Анджей смотрел на Василия Васильича, вновь испеченные курсантки не сводили глаз с Анджея, а Василий Васильич уставился в застарелое чернильное пятно, расползшееся по крашеной доске стола. Он понимал, что отмалчиваться ему, Осокину, негоже, что его молчание может быть истолковано совсем не так, как надо, но сразу, тут же ответить не мог. Да и кто бы на его месте сумел без спотычки ответить? Кто такой Анджей? Колхозник? Нет. Рабочий МТС? Совпартслужащий? Нет и нет… И почему захотелось Линскому записаться на курсы? Почему? От скуки? Или из каких-то своих, спрятанных в душе, соображений?

Василий Васильич поднял глаза на курсанток. Теперь они смотрели на него. Ждали. Понимали, каковскую задачу-загогулину задал Осокину Анджей. Ведь смотря как повернется дело, а то и несдобровать Василию Васильичу, попросят и партбилет на стол выложить: за политическую близорукость, за потерю партийного чутья, за потакание чуждым элементам… Мало ли какую мотивировку можно придумать при желании! А после того и не верь в дурные приметы, в тринадцатое число: Анджей-то как раз тринадцатым может стать в списке, если Васильич внесет его…

Осокин кивнул в глубину класса:

— Проходите, садитесь, Анджей…

И вмиг ожил, загомонил класс. Женщины как бы вдруг вспомнили свое правило говорить всем враз, перебивая и не слушая одна другую.

— Садись со мной, Анджей, у меня мужик неревнивый!

— Как бы не взвыла, касатушка…

— И рада бы взвыть, да муж не мрет!

— Двенадцать баб и один мужик, да еще заграничный — умора!

— Глянь-ка, что скажу: Анджей главным заводильщиком будет и ремонтером, а мы — только рулить… Ха-ха!

— Он те заведет-завертит башку-то!

— И на занятиях подсказывать будет…

Такие вот пустые, никчемные словечки-побрякушки посыпались с парт, как только бригадир разрешил Анджею сесть. Не останови — до петушиного клика прозубоскалят, начисто забыв, для чего пришли. Танька Горобцова начала уже головой вертеть досадливо и осуждающе: сколько, мол, пустяками можно забавляться?!

И Василий Васильич остановил развязавшиеся языки.

— Начнем, товарищи…

Остались на учительском столе тетрадь и ручка. Василий Васильич шагнул вперед, оказался меж партами. Им, «родным дорогушам», навстречу шагнул, чтоб в каждые глаза близко глянуть — в синие, голубые, карие, в серьезные, лукавые, внимательные. Сознают ли торжественность минуты? А у самого румянец заветренные скулы поджег, зубы сухую нижнюю губу покусывают. Эх ты, педагог! Волнуешься, словно невесть какое событие сотворяется на твоих глазах.

Событие? А как же? Еще какое!

— Я вас поздравляю, дорогие женщины и девушки… Дело-то какое, товарищи: такие вот курсы — первые в нашем районе…

— Важные, стало быть, мы птицы! — не сумела скрыть притворного восхищения Анна Никитична. — Ха-ха…

— Тетя Нюра!

Молодец Танька: нигде не потерпит легкомыслия. И Никитична заоправдывалась:

— Да я что, Тань… я ведь ничего. Непривычно. И не гляди на меня, Василич, бураном: рта боле не раскрою…

— Прежде чем рассказать вам, что такое есть машина трактор, я вам втолкую, что такое есть тракторист…

— Знаем… Жили три брата — два умных, а третий…

— Правильно, третий тракторист, — жестко перебил Анну Никитичну Осокин. — Я слыхал и другое: жили-были три сестры, две были умные, а третья глупые слова о трактористах говорила.

— От твоей Душаи слышала, Василич, — смутилась Анна Никитична.

— Потому-то Душаи и нет на курсах… А тракторист ныне — соль земли, корень колхозного крестьянства. Понятно объясняю? На трактористе хлеборобство нынче держится. Тракторист, Никитична, наиглавная фигура в стране, после рабочего, конечно, класса. Кто пашет? Он. Кто боронует? Он. Кто сеет? Он. Кто травы косит, кто хлеб убирает? Опять и опять он. Тракторист — наиглавный кормилец страны нашей. Поняла ты, Анна, на кого ты пришла учиться, или не поняла? Я ж говорил, у тебя шестеренки не в ту сторону крутятся…

Василий Васильич задержал взгляд на Анджее Линском. Больше, чем хотелось бы Анджею, задержал.

— Верно, Анджей?

Тот нервно подвигался на скамейке парты, насуплен-но уставился в носки белых бригадирских чесанок.

— Я человек темный, пан бригадир…

— Ну ладно. В общем, товарищи, — продолжал Василий Васильич, — выгоды ясные и понятные. Нам бы только буржуи не мешали. Рабочий класс понаделает нам таких тракторов, что ахнешь, в белых перчатках можно будет работать. Как, скажем, в легковом автомобиле: и мягко, и чисто… Это придет попозже, а сейчас…

Василий Васильич развернул бумажный рулон, один из листов приколол к классной доске кнопками. На нем был схематический продольный разрез колесного «СТЗ-ХТЗ».

— Сейчас я вам расскажу основные данные трактора по фамилии, так сказать, «СТЗ-ХТЗ». Его выпускают на Сталинградском и Харьковском тракторных заводах…

Самый первый урок на самых первых в районе женских курсах наконец-то начался. И был среди курсанток только один мужчина-слушатель — Анджей Линский.

Сергей Стольников разглядел сквозь пургу, что в школьных окнах светятся огни. Горели они в учительской и в одном из классов. Понял: в учительской вокруг приемника «заседали» мужики, а в классе зять Василий вел занятия будущих трактористок. «Неужели все-таки пришли?!» — не поверилось Сергею. И он со двора на минуту заскочил домой:

— Настусь, я ненадолго сбегаю в школу. Хорошо? Не обидишься?