Николай Корсунов - Высшая мера

Комиссар полка ушел на танке с первым батальоном, Табаков — со вторым.

Вначале Табаков был головным на своей «тридцатьчетверке». Он отвернул барашек верхнего люка, вытолкнул вперед бронекрышку и высунулся из башни по грудь. Снял с потной головы шлемофон. Сразу обняла свежесть ночного мокрого леса.

На небольшой скорости танк, мягко покачиваясь, бежал по узкому зимнику, густо заросшему травой. Высокое разнотравье хлестало по бортам танка, обрызгивая Табакова росой, травы кидались под широкое днище и грохочущие гусеницы. На свет фар из темноты выступали то старые кряжистые дубы, то молочные, слегка заштрихованные стволы берез, то темно-зеленые ели, похожие на молчаливых часовых в островерхих красноармейских шлемах и длинных шинелях. На повороте возник белый скелет засохшего дерева с воздетыми к черному небу костлявыми ветвями… Жирные, тяжелые, как бильярдные шары, пауки покачивались в растянутых поперек дороги круговинах сетей, драгоценными каменьями сверкали на паутине капли недавнего дождя.

Табаков оглянулся. Из выхлопных труб танка с ровным рокотом вырывалось темно-оранжевое пламя. Метрах в ста покачивались горящие фары второго танка. За ним шли еще и еще машины. Когда следовавший сзади «БТ-7» выходил на прямую и полностью освещал табаковский «Т-34», Иван Петрович видел, что его машина уже заляпана грязью до башенных люков.

Вверху, похоже, гулял ветер, он рвал облака, расчищая небо, обнажая зябкую голубизну звезд, высунулась кривая луна.

Табаков включился во внутреннюю связь и попросил водителя:

— Товарищ Ильин, отверните на обочину и пропустите всех. Пойдем в хвосте.

— Есть, товарищ командир!

Танк, тормознув одной гусеницей, вильнул в сторону и остановился под старой ольхой. Ветер тряхнул ее, и на вылезшего из башенного люка Табакова сыпануло крупным дождем. Снизу тоже потянуло ветром. Это механик-водитель приподнял крышку своего переднего люка, образовался сквозняк, тяга, как в хорошей печи.

Мимо проскакивали танки, уже с погашенными фарами, глушили моторами и лязгом гусениц все живые звуки. Когда они взрыкивали при торможении на крутых поворотах, то с листвы деревьев в траву испуганно ссыпалась капель.

На грозном новеньком «КВ-2» прогромыхал командир батальона «Дятел», высунувшись из башни до пояса. Приложил руку к шлемофону, отдавая честь комполка. У «КВ-2» устрашающе приподнят ствол мощного орудия. Однако Табаков не считал этот танк лучшей машиной, слишком он был высок, громоздок — хорошая мишень для противника. Единственным преимуществом его перед «КВ-1» можно было считать лишь 152-миллиметровую гаубицу. Стало быть, с таким орудием надо не в рядах прорыва и атаки находиться, а где-то подальше от линии фронта. Но там могут и обыкновенные гаубицы вести обстрел врага. Нет, Табаков браковал такую крепость-мишень!

Из башен других проносившихся танков высовывались короткие стволики малокалиберных пушчонок. На одном и вовсе не было пушечного вооружения — лишь крупнокалиберный пулемет. На «длинном зажигании», то есть на прицепе у другого, вхолостую протарахтел траками и легкий «Т-26» с заглушенным двигателем, на боковинах его башенок четко выделялась белая цифра «3». «Что случилось с «тройкой»? Створки капота были открыты, и механик-водитель на ходу копался в моторе, чтобы не терять времени. Над ним враскорячку — командир экипажа Воскобойников: шлемофон сунут за пазуху комбинезона, кучерявый чубчик на виске, серая кубанка на затылке, а руки воткнуты в бока. Артист! Только шпор на сапогах не хватает.

Шесть месяцев назад кавалерист Воскобойников был переведен во вновь формируемый танковый полк Табакова, но потом еще два месяца бренчал по городку шпорами и не расставался с кубанкой, пока не нарвался на командующего округом Павлова. А тот в свою очередь ревниво опекал механизированные части, так как совсем недавно был начальником автобронетанкового управления Красной Армии. И конечно же он не мог оставить без внимания танкиста со шпорами да еще и в кубанке с малиновым верхом.

— Он у вас и в танк при шпорах лазит? — раздраженно спросил командующий у Табакова. — А черкеску с шашкой надевает?

Воскобойников получил десять суток ареста, а Табаков с комбатом — внушительную головомойку за «расхлябанность» в подразделениях.

Сейчас Воскобойников чувствовал себя недосягаемым для высокого начальства и красовался на броне во весь свой немалый рост, точно в стременах, пружинил длинными ногами при толчках и поворотах танка. Жила в нем кавалерийская лихость, но была она, как убедился Табаков, не в ущерб службе: Воскобойников быстро стал хорошим командиром танка. Вспомнил Табаков, что однажды был случайным свидетелем того, как Воскобойников распекал своего заряжающего, заставляя его учиться вождению танка: «А вдруг водителя ранят в бою! Кто выведет машину из-под огня? Я? А если и меня ранят или убьют? Кто спасет машину? Нет, ты, парень, привыкай и к рычагам управления, пригодится!..» Как видно, заставил-таки: механик ремонтировал потекший радиатор, а машиной управлял другой член экипажа, хотя и шла она на буксире. Молодец Воскобойников, ничего не скажешь, ведь при обычном порядке ремонтировать пришлось бы только во время остановок… Тогда же, как услышал «накачку» Воскобойникова заряжающему, Табаков издал приказ, обязывавший всех танкистов полка изучать и технику вождения, и устройство танкового оружия, и стрельбу из него, чтобы каждый мог заменить товарища в бою.

Проурчал мимо автозаправщик с цистерной, за ним — тяжелый грузовик походной ремонтной мастерской с крытым кузовом. Заключал колонну опять двухбашенный «Т-26». Видимо, на случай, если какая автомашина застрянет, — вытаскивать.

— Поехали, товарищ Ильин, — сказал Табаков водителю.

За деревьями всходило солнце. Танки стеснились на узкой дороге и остановились. Голос «Дятла» в наушниках приказывал командирам рот глушить моторы, чтобы не расходовать зря горючее. Изучаются брод и переправа через речку. Экипажам — короткий отдых и завтрак.

Табаков вылез на броню. Вдохнул сырой прохладный воздух всей грудью: пахло недавним дождем, свежестью намытой листвы и трав. К грязному, заляпанному борту танка жался пышный куст цветущей калины. Над нежными белыми созвездиями, осыпанными росой, в нерешительности трепыхались две бабочки-пестрокрыльницы. Возле щеки Табакова, как с ладошки, скатилась с тополиного листа капля, увлекая за собой половину голубого утреннего мира с розовыми облаками и птицами, кружащими над лесом. Из-за мокрых вершин вырисовывалась горячая маковка солнца, обещая хороший теплый день. Ближнюю тишину брюзжащей струной тронул пролетевший жук.