Евгений Дубровин - Грустный день смеха [Повести и рассказы]

Мы пошли дальше. Прохожие пялились на нас. Особенно девчонки. Они даже шли задом наперед, лишь бы подольше видеть нас. Одна так засмотрелась, что наткнулась на столб.

Мы пошли быстрее, но лишь еще больше привлекли к себе внимание.

— Гляди, артисты приехали! — сказала одна тетка другой, показывая на нас.

Хорошо, что Вад догадался сорвать бант.

Когда мы вошли в тесную комнату бухгалтерии банка, все даже перестали работать. Семен Абрамович поспешно встал и вывел нас в коридор.

— Здравствуйте, Семен Абрамович, — сказал я.

— Здравствуйте.

Мы помолчали. Бухгалтер достал расческу и расчесался.

— Это… он вам купил?

— Ага…

Семен Абрамович пощупал мою ремесленную форму.

— Шевиот. Жарко небось?

— Нет, ничего.

— Тебе бы белый китель надо. Я когда ездил в область, видел. Очень красивый.

Семен Абрамович еще расчесался, обдул расческу я спрятал ее в карман.

— Как живете? Я слышал, он бьет вас?

— Да так, иногда…

— Чего врешь? — сказал Вад. — Не иногда. У меня видите, какие уши стали длинные? И «Робинзона Крузо» он разорвал. Говорит, мы с него берем пример.

— Ай-ай-ай! — покачал головой бухгалтер. — Робинзона жалко. А как… мать?..

— С матерью они заодно.

— Мать вы не обижайте… она у вас хорошая…

— Да мы ничего… С матерью жить можно…

Из дверей высунулась женская конопатая физиономия:

— Семен Абрамович, вас к телефону.

— Сейчас… Вы заходите, ребята…

Мы поплелись на улицу.

— Если бы он пришел чуть позже… — сказал Вад. — Представляешь, какой бы у нас был отец!

— Теперь что толку… Пошли на минное поле.

Если бы перед безотцовщиной предстал скелет фрица, увешанный с ног до головы пистолетами и фонариками «Даймон», то она, наверно, удивилась меньше.

— Привет! — сказал я, но ответа не получил. — Картошка есть?

— Есть… — выдавил Малыш, не отрывая глаз от клетчатой рубашки Вада.

Мы подошли к костру и взяли по картошине. Вокруг валялись кости, зола, и пришлось есть стоя. Безотцовщина глядела на нас во все глаза, словно мы действительно были артисты.

— Садитесь, — предложил Рыжий.

— Мы постоим…

— Костюмчики боитесь испачкать? — усмехнулся он.

— Ты угадал.

— Гдей-то вы слямзили? — спросил Дылда.

— Мы не слямзили.

— Это им отец купил, — догадался Малыш.

— Да?

— Да…

— С чего это он?

— Так положено, — опять сказал за нас Малыш. — Отец всегда все покупает.

Дылда подул в огонь.

— Суп будете?

— Нет, мы уже наелись.

— Мы хлеб с колбасой дома ели, — зачем-то соврал Вад. — И конфеты есть.

Мы протянули безотцовщине кулечки со слипшимися конфетами. Каждый осторожно взял по шарику и осторожно положил в рот.

— Сладкая, — удивился Дылда.

— А внутри варенье! — разгрыз Малыш. — Здорово!

— Дерьмо! — Рыжий выплюнул конфету в огонь.

— Еще хотите? — спросил я.

Дылда задумался.

— Угостите девочек, — сказал Рыжий. — Может, дадут послюнявить щечку.

— Пойдемте на горох, — предложил я.

— Костюмчики запачкаете, — опять съязвил Рыжий. До чего же злой парень.

— Ну, тогда мы пошли вдвоем…

— И я с вами! — вскочил Малыш.

— Разомнусь и я, — поднялся Дылда.

Лишь Рыжий остался сидеть у костра.

Не успели мы отойти, как послышался топот. Нас догонял Рыжий. Он тащил обмотанную тряпками каску.

— А как же супчик? — спросил он.

— Не надо. Спасибо, — вежливо поблагодарил я, удивленный такой нежной заботой.

— Требуете? Папина конфетка вкуснее?

— Почему же… Просто не хочется.

— А вы все же поешьте!

Рыжий опрокинул на меня каску. Остатки супа он аккуратно выплеснул на Вада. В тот же момент мой брат кинулся ему под ноги. Я схватил Рыжего за «шкирку». Но тот и не думал убегать.

— Бей! Бей! Паршивый Нерон! — закричал он.

Я не стал себя долго упрашивать. Рыжий стоял, как пень. Когда не получаешь сдачи, драться неинтересно.

Проклиная ненормального, мы стали счищать с себя суп.

Но тут Рыжий схватил земляной ком.

— Может, земличкой припудрить?

Ком угодил мне в грудь. Теперь возмутился даже Дылда.

— Ты что делаешь, псих? — закричал он.

— Я им еще не так! Нероны паршивые! Чтобы больше не приходили сюда! Дерьмо всякое будет ходить!

Вад схватил камень, но я не дал ему размахнуться.

— Не надо. Он тронулся. Пойдем помоемся на речку.

— Эсэсовцы! Черные эсэсовцы! — кричал нам вслед Рыжий. Он имел в виду мою черную ремесленную форму.

Мы тщательно постирали «эсэсовскую» форму, но было ясно, что ей настал конец.

— Прибьет, — сказал Вад, оглядев меня.

— Пошли на горох. Семь бед — один ответ.

Я надеялся, что родители уже спят и расправа будет отложена до утра. Но окна нашего дома были ярко освещены.

Я взобрался на завалинку и заглянул в окно. Отец сидел за столом и смеялся. Рядом с ним была мать. Она тоже смеялась. А напротив них сидел незнакомый человек со странным лицом, словно составленным из кусочков, как лоскутное одеяло, и рассказывал что-то, наверно, очень смешное, потому что ему удалось рассмешить даже отца. На столе лежало и стояло много всякой всячины, даже настоящая колбаса.

— Ну, чего там? — дернул снизу меня Вад.

Я помог ему подняться. Мой брат проглотил слюну.

— Пошли, — сказал он. — Будь что будет…

— Вот они! — сказал отец.

— Ах! — ахнула мать.

Я именно так все и представлял себе.

— Вот, полюбуйся, — сказал отец, обращаясь к человеку с лицом, похожим на лоскутное одеяло. — Сегодня продал свои золотые часы, одел их, а к вечеру — посмотри.

Гость, видно, был веселым человеком, но даже его наш вид привел в уныние.

— Да, — сказал он, разглядывая нас. — Ен киш нредом, река Хунцы.

Последняя фраза не была немецкой. Скорее итальянской.

— Друзья отделали?

— Ага…

— Ну, идите, будем знакомиться. Авес Чивонави.

— Вы итальянец?

— Ух, какие шустрые! С ходу определяют.

— Это дядя Сева, — сказала мать и засмеялась. — Он любит говорить наоборот.

Мне стало стыдно, что я попался на такую простую штуку.

— Сева Иванович, — перевел я медленно «Авес Чивонави».

— Совершенно точно. Кичтёл.

— Лётчик.

— Цедолом, — похвалил Авес Чивонави. — Тнанетйел асапаз.

Получилось у него это сразу.

— Ну, хватит, — сказала мать. — А то головы поломают. Они и так у них…

— Умники?

— Еще какие.

— Что вы понимаете под словом «умники»? — не удержался я.

— Грамотный, — подмигнул дядя Сева зеленым глазом.

— Запоем читает, — поддакнула мать.

Отец задвигался.

— Зато косу в руки взять не умеет.

— Анищвоцтозеб, — засмеялся дядя Сева. — Теперь научится. А такой змей, чтоб полететь можно, сделаешь?

— Нет…

— Эх вы, трюфели. Ну, завтра научу. А сейчас налетай на стол.