Евгений Дубровин - Грустный день смеха [Повести и рассказы]

Моя программная речь была выслушана очень несерьезно: дядя продолжал наращивать в печке огонь, а Вад мурлыкал песенку. Кончив шуровать дрова, Авес прошел к моей кровати и бесцеремонно ухватился за мешок.

— Ну, давай, — сказал он миролюбиво. — Сейчас такой пир устроим, река Хунцы.

Я оторвал дядюшкину цепкую руку и с силой отшвырнул ее прочь. Дядюшка отлетел в угол. Он еще раз попробовал вцепиться в мешок и еще раз отлетел. Потом он сел на кровать брата, и они стали шептаться.

— Пойди сюда, — сказал Вад. — Мы открыли съезд «братьев свободы».

— Мне некогда заниматься глупостями. Завтра рано вставать. И вам, Сева Иванович, тоже советую отдохнуть перед скирдовкой соломы.

Но они все-таки открыли съезд. С докладом выступил Вад. Он сказал, что я предал партию «братьев свободы», стал маленьким диктатором. Я делаю все по-своему. Я захватил власть и не позволяю распоряжаться общественными запасами, применяю к «братьям свободы» физическую силу.

Вад разгорячился и стал выкрикивать против диктатуры разные лозунги. Потом они приступили к голосованию и единогласно избрали Авеса Чивонави Старшим братом. После этого дядя подтянул галифе и уже на законном основании потребовал выдачи ему запасов продовольствия.

Мне страшно хотелось спать. Поэтому, чтобы разом покончить со всеми этими дебатами, я довольно грубо сказал им, что не согласен с решением съезда и официально объявляю себя Диктатором. Кто против — может покинуть пределы государства: я намекал на дядю, шутки которого мне порядком надоели. С этими словами я потушил лампу и лег на кровать, крепко взявшись за мешок с рожью.

Я думал, что они будут протестовать, но они лишь немного пошептались и тоже легли.

Проснулся я от ужаса. Кровать моя была объята желтым пламенем. Я спрыгнул на пол, но под ногами у меня тоже был огонь. Горела облитая керосином солома.

Вад устроил на меня покушение, как устраивал когда-то на отца. Теперь я понял, что чувствует в таких случаях человек. Он чувствует ненависть и бесстрашие. Я рванулся напрямик к Вадовой кровати, но там Вада не было, а под одеялом стояло ведро с водой, которое опрокинулось мне под ноги, когда я рванул одеяло.

— Ах, сопляк! — крикнул я. — Значит, так?

Наверно, они спрятались на Авесовой кровати. Я побежал туда и получил вторично холодный душ. Тогда я остановился, чтобы собраться с мыслями. Конечно, они сидят на печке.

Я шагнул к печке, и тотчас же мимо моего уха просвистело что-то тяжелое. Итак, они были там. Предстоял нелегкий штурм.

Так началась гражданская война.

— Вылазьте! Хватит валять дурака! — крикнул я. — Мне некогда с вами играться. Я хочу спать.

— Рожь и сало!

Железная кружка ударила меня в грудь.

— Ну, держитесь тогда!

Я метнул кружку обратно.

Послышался лязг. Они закрылись печной заслонкой. Я понял, что крепость неприступна.

Я собрал с их кроватей одеяла и навалил на свою кровать. Сверху еще я положил их пальто. Потом я залез в этот блиндаж и притворился спящим. Сначала они исправно бомбардировали меня всякой всячиной, но делали хуже лишь своим пальто. Потом им надоело.

Я все-таки заснул. Проснулся я оттого, что кто-то осторожно тащил у меня из-под головы мешок. Это был дядя Авес. Терять нельзя было ни секунды. Я кинулся на Старшего брата и быстро вытащил из его кармана пистолет. Потом я с победным воплем пошел на штурм печки. Вад только один раз успел огреть меня скалкой, но тут же был захвачен в плен. Печка пала. Враг был разбит. «БС» перестала существовать. Воцарилась Разумная Революционная Диктатура. Это произошло в 3 часа ночи 15 августа. Дядя Авес. сидел на своей мокрой кровати и тихо всхлипывал.

— Река Хунцы, ты погнул мне ребро. Отдай мой пистолет…

Сильный, вооруженный до зубов, я залез в печку и закрылся заслонкой.

Сильный, вооруженный до зубов, я вышел во двор. Мир вокруг не изменился. Так же трещали в мокрых кустах сирени птицы, так же ткало неяркое красное солнце узоры на ковре из подорожника, заваленном седой росой.

Изменился я сам. Я вышел в этот мир уверенным и властным. Я никогда не думал, что иметь власть так приятно. На ветках сирени трепыхался воробей. Я мог вытащить из приятно тяжелого кармана пистолет и сразить его наповал. А мог и даровать ему жизнь.

Из дому вышли разбитые остатки «БС».

— Дай сальца, — сказал Старший брат, грустно разглядывая свои вынутые челюсти.

— Я же сказал: будем есть только один раз — в обед.

Мои слова прозвучали весомо и убедительно. Дядя Авес, видно, это тоже понял. Он лишь шмыгнул носом и подтянул галифе.

— Вот гад, — буркнул Вад с ненавистью. Но его слова ничуть не обидели меня, даже наоборот — польстили. Какая же это диктатура без ненависти?

— Итак, Сева Иванович, я вас жду.

Это было сказано очень солидно.

— Зачем? — спросил дядя Авес. — Завтракать?

— Будете возить на волах трос.

— Я не умею возить трос, — поспешно сказал Старший брат. — И я боюсь этих самых… Они бодаются.

— Привыкнете.

— У меня вот тут болит, и тут, и тут.

— На волах не трудно. Сиди себе да сиди.

— У меня и там болит.

Вад выступил вперед:

— Дядюшка больной, ему нельзя работать.

— Но ему можно есть, а для этого надо работать.

— Подавись своим салом!

Вад повернулся и ушел.

— Пять мешков травы на сегодня! — крикнул я ему вдогонку. — Или отдеру ремнем!

— Я лучше буду рвать траву, — торопливо вставил дядя Авес.

Великодушие — неизменный спутник диктатуры.

— Хорошо, — сказал я. — Только без этих штучек. «Братья свободы» распущены. Не вздумайте уходить в подполье и устраивать на меня покушение. Это ни к чему хорошему не приведет. Выделяю вам продукты— приготовьте обед.

При слове «обед» дядя Авес оживился.

— Я сделаю галеты. Это очень вкусно. Ты никогда в жизни не ел галет. Но за это ты должен отдать мне пистолет.

Он, видно, несмотря на последние события, продолжал считать меня ребенком.

— Да? — спросил я.

— Да, — прошамкал дядюшка.

— Да? — переспросил я и вытащил пистолет.

— Да… — повторил дядюшка не столь уверенно.

Я навел пистолет на кусты, в которых возился воробей. Эта птица раздражала меня своей суетней. Она должна стать первой жертвой диктатуры, ибо диктатуре нужны жертвы, чтобы поддерживать уважение к себе.

Я начал уже нажимать курок, как из кустов вылез школьный завхоз. Колени и локти его были измазаны глиной. Завхоз отряхнулся, вытянул руки по швам. Воцарилось молчание.

— М-да, — сказал дядюшка Авес, — река Хунцы.

— Какая река? — машинально спросил завхоз.

— Хунцы, — машинально ответил дядя.

— Хунцы… В какой это части полушария?