Николай Бораненков - Вербы пробуждаются зимой [Роман]

— Кричите громче. Я не слышу.

Сергей прокричал:

— Я прошу извинения. Замечтался.

— Нет, нет. И не просите. Извинения не будет. У меня время свободное есть, и я поведу вас в комендатуру.

«Черт меня дернул не заметить, — выругал себя в душе Сергей. — И надо же случиться такому! С минуты на минуту должна быть Надя. А он в комендатуру. Нет, он не поведет. Только стращает. Я же ничего плохого не сделал. И потом извинился».

Однако Кувшинчик вовсе и не собирался отпускать своего «пленника». Он давно, как видно, соскучился без войск, без команд и теперь, заполучив зазевавшегося подчиненного, спешил отвести душу на нем.

— Одерните китель! Станьте ровнее! — командовал он. — За мною шагом марш! Да ногу выше, ногу, а не то я сяду на скамейку и буду вас два часа строевым гонять.

«Этого еще не хватало, — подумал Сергей. — Помилуй бог, Надя увидит. Сгоришь со стыда. Нет, надо его упросить. Сказать об этом. Ведь сам же был молодым, должен понять».

— Прошу извинения, товарищ полковник. Но я тороплюсь, — заговорил Сергей, поравнявшись с пружинно семенящим Кувшинчиком. — У меня свидание. Важная в жизни встреча.

— И великолепно! Тем более. Будет лучше наука.

— Но поймите…

— Мне нечего понимать…

— Нельзя же так…

— Вот именно нельзя.

— Но зачем вам я? Возьмите адрес. Телефон…

— Не учите. Ишь!..

Лихорадочно думая, как поступить, самовольно повернуть назад или продолжать упрашивать, Сергей шагал за Кувшинчиком. Солнце клонилось к закату. Небо к ветру пламенело. Неожиданно Кувшинчику на шею кинулся какой-то грузный мужчина в брезентовом костюме с рюкзаком и удочками за спиной.

— Сереня! Дьявол! Ты где пропадал?

— Как где? Работаю. Тружусь. Вкалываю, как говорят.

Грузный хихикнул:

— Ги-ги. Вкалывает. Гляньте. Я на пенсии двадцать лет, а он… мой ровесник все вкалывает… Ну, умора!

Кувшинчик, храбрясь, расправил плечи:

— Те, те. Не больно. Мы еще послужим…

— Да какая служба с тебя? Опенки в пору сушить. Небось сидишь, и работа на ум не идет. Думаешь, как бы радикулит погреть поскорей.

Кувшинчик ткнул приятеля пальцем в живот.

— Кхы… тебя. Забодай козел. Как поклев?

Толстяк сдвинул шапку на затылок и, захлебываясь от восторга, начал рассказывать о том, как и где клюют окуни, на что берет щука и какой ушлый пошел карась.

Видя, что этому не будет конца, Сергей взял под козырек:

— Товарищ полковник! Разрешите мне идти?

— Вам?

— Да!

Кувшинчик опять ткнул толстяка в живот.

— Ты видал чудака? Видал? Подошел и ни с бухты барахты: «Разрешите идти?» Да кто же вас держит? Кто?

Сергей еле сдержал себя. Злость и досада резанули по сердцу. Он понял, что у Кувшинчика кроме дурости, глухоты еще и склероз.

Но время было упущено. Нади не оказалось.

Подстреленной птицей почувствовала себя Надя, когда не встретила в назначенный час Сергея. Так волновалась, так торопилась на свидание! И вот… Он не пришел. Она ждала его десять минут, двадцать и тридцать, но все напрасно. Как-то сразу опустились руки и тяжко стало на душе. Теперь никуда уже не надо было торопиться, не нужно посматривать на часы и вовсе незачем поправлять пряди волос, спадающие на глаза. Пусть лезут! Теперь уже все равно.

Она выбрала подальше от людей скамейку, безвольно села и задумалась. Имеет ли девушка право на риск, на большое ожидание? Имеет, если он ее любит. Имеет, если он серьезный человек и думает по-серьезному. Но ведь бывают в жизни такие случаи, когда сердца совсем близко, но подобно тому, как не могут слиться рядом текущие реки, не сходятся и они. На что же надеяться тогда? Ждать, когда грянет стихия и разрушит эту преграду, или самому пробиваться вперед?

Конечно, можно было так долго не прятать чувства свои, открыться раньше, но жалко было Асю, верилось, что она и Сергей помирятся. Лишь когда стало совсем ясно, что мира не будет, стала в открытую писать сама. Ася злится, упрекает, говорит, что в счастливой рубашке родилась. Но знала бы она «рубашку» эту. Сколько горя перенесено! Сколько кололи глаза: «Дочь врага!» Да и теперь… Не эта ли причина, что Сергей не пришел? Узнал, что отец как «враг народа» расстрелян, и не пошел. Были же случаи, когда отказывались от самых близких и родных. Нет, Сергей не такой. И время не такое. Он не пришел но какой-то другой причине. Но по какой? Заболел? Задержался в гостинице? Напутал время? Все могло быть. А увидимся ли завтра? На чем бы загадать?

Вот и снова Германия.

В теплые сумерки возле латаного кирпичного дома центральной улицы Грослау остановилось легковое такси. Из передней дверцы его вышел молодой человек в парадной форме офицера Советской Армии. В руках у него был большой букет цветов, связанных красной лентой.

Попросив водителя обождать, офицер поправил фуражку, китель и направился в дом. Однако, отворив калитку и войдя в палисадник, он растерянно остановился. Навстречу ему шел молодой немец с белым пушком на губах, одетый по-домашнему в байковый халат и войлочные тапочки.

— Извините. Вам кого? — спросил он, слегка поклонившись.

— Я… Я хотел бы видеть девушку, — ответил сбивчиво офицер.

— С удовольствием, но в нашем доме девушек нет. Все замужние.

Офицер покачнулся. Бледность разлилась по его лицу. В глазах отразилась боль. Но он сейчас же подавил в себе растерянность и бойко взял под козырек.

— Извините. Я, кажется, ошибся домом.

— Пожалуйста. До свидания.

Офицер вышел из палисадника и, не оглянувшись, забыв о поджидающей его машине, тихо побрел по тротуару. Теперь, как видно, ему уже не нужен был другой дом.

У газетного киоска с ним нос к носу столкнулся старый немец, который нес какие-то кульки, коробки и бутылку вина.

— Мой бог! — воскликнул он. — Петр Макаров! — И выронил покупки. Бутылка вина ударилась о камень и разлетелась на мелкие кусочки.

— Здравствуйте, товарищ Пипке, — сказал офицер, подняв кульки и коробки. — Бутылка вот… Но не жалейте. По нашей русской примете — это к счастью.

Пипке печально вздохнул.

— Э-э, какое же счастье! Вы вот приехали, а она… Замуж вышла. Не дождалась вас. Хороший человек попался. Учитель… музыкант. Но… — Пипке опять вздохнул. — Отец все видит, все знает. Любит она вас. Вспоминает, герр офицер.

Он немного помолчал, грустно думая, качая головой, и вдруг горячо заговорил:

— Но и это счастье. Большое счастье видеть вас, знать, что не обманули, что вы порядочный человек. Постойте же. Одну минутку. Я позову ее. Она так будет рада!

Петр Макаров остановил Пипке.

— Прошу вас. Не надо. Так будет легче и мне и ей.

Пипке обмяк. Глаза его влажно блеснули. Устроить свидание — это все, что он мог теперь сделать для этого доброго, честного офицера, для своей безумно влюбленной дочери. А офицер вот и тут поступил, как порядочный мужчина, не поддался силе чувств.