Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Разметавшиеся белоголовые мальчуганы спали на кроватках, под которыми были спрятаны ящики с оружием. Утром, полусонные, пахнущие теплом и молоком, как ягнята, они тащили питье и еду в мезонин. Они помогали раненым подняться и поили их с ложечки. Внизу мать, окруженная паром и мыльной пеной, стирала партизанские рубахи, липкие от пота и крови…

Стасе рассказывала мне все это, воодушевленно размахивая руками. Я слушала ее, оцепенев. Передо мною стояло лицо женщины, ясное и спокойное; я видела ее руки со вздувшимися жилами и белой, сморщенной от стирки кожей на концах пальцев… И голоса детей, звонкие, как птичий щебет, звучали в моих ушах.

1949

Было раннее утро, и небо, промытое влагой и прохладой короткой летней ночи, сияло голубизной. Медленно двигалось небольшое облачко, круглая тень его падала на блестящую, тяжелую, как ртуть, воду пруда.

По пруду плавал черный лебедь.

Там было много всяческой птицы, начиная от краснокрылых фламинго с декадентски длинными ногами и кончая обыкновенными домашними утками. Все птицы занимались своими птичьими делами или просто сидели стайкой на острове. Один черный лебедь непрестанно двигался по пруду; то в одном конце, то в другом виднелась его по-змеиному тонкая, гордая голова с алым, пылающим клювом.

Недалеко от берега на маленьком островке сидели важные и задумчивые пеликаны. Они долго глядели в воду, потом неторопливо сошли вниз и поплыли строем. Время от времени пеликаны, как по команде, разом опускали головы, раскрывая в воде громадные клювы. Зазевавшаяся рыбешка вплывала прямо в клюв, пеликаны делали такое движение головами, будто кланялись, и плыли дальше.

В этот ранний час в зоологическом парке было совсем пусто, и я не без смущения подумала, что посетители, в общем, его не украшают.

Звери и птицы значительно лучше чувствовали себя наедине с водой, листьями и травами, с живым и сильным солнечным светом, с молчаливой и доброй природой.

Лишь изредка по дорожкам проходили уборщицы и работники парка то с ведрами, то с метлами, то с кормом для зверей. И снова на песке аллей виднелись только подвижные тени да косые, горячие солнечные лучи.

Большой старый орел, похожий на рыцарский герб, неподвижно сидел на толстой ветке, отполированной его могучими когтями до зеркальной гладкости. Из-за скалы, неслышно ступая на мягких лапах, вышел медведь и вразвалку зашагал вдоль глубокого рва.

Маленькая, грациозная косуля, завидев меня, с детским любопытством вытянула голову, но тут же смутилась и ускакала прочь. Зебра, полосатая, как тент, паслась на лужайке. Откуда-то послышалось грозное и мощное мурлыканье. Быть может, это заговорил тигр? Звери начинали новый день, и я была свидетельницей их пробуждения…

По дорожке прошествовала низенькая толстая уборщица, держа под мышкой садовые грабли, и вошла в слоновник.

Под его гулкими вокзальными сводами стояла слониха Дженни. Вокруг нее бегал слоненок, неправдоподобно маленький по сравнению с матерью. На пористой серой коже слоненка виднелись редкие, толстые, как проволока, волоски.

Уборщица, открыв металлические ворота, вошла за высокую загородку, и я шагнула туда вслед за нею. Дженни, уставившись на меня маленькими, свиными глазками, вздохнула; могучее это дыхание обдало меня теплым ветром с ног до головы.

Толстая уборщица, что-то бормоча под нос, стала сметать граблями разбросанное по полу сено, а слоненок принялся кружить возле нее.

— А кто вчера мальчиковую шапку сжевал? — проворчала толстуха укоризненно. — Разве это подходящее дело для слона — чужие шапки кушать? Эх, ты!

Слоненок стал легонько приваливаться к ней, но уборщица ткнула его в бок локтем, и он остановился, замотав головой; длинные серые его уши раскачивались.

— Булку хочешь? — спросила уборщица строго. — Ты глазами не мигай, не подлизывайся…

Она протянула булку, слоненок осторожно взял ее хоботом и засунул в рот. Дженни продолжала стоять, чуть покачиваясь на месте. Толстуха, что-то приговаривая, наводила в слоновнике порядок. Слоненок теперь кружил возле меня, понемножку оттесняя от ограды. Он бегал, тряся ушами, высоко вскидывая ноги, — я помирала со смеху, глядя на его ужимки. И не успела я опомниться, как уже стояла далеко от ворот, а слоненок все кружил, оттесняя меня дальше и дальше, пока я не оказалась прижатой к самой стене.

Смысл происходящего не сразу дошел до меня.

Продолжая смеяться, я хотела пройти к воротам, но слоненок начал потихоньку приваливаться ко мне боком. В ту минуту я опустила глаза и увидела его ноги. Не поздоровится тому, на кого даже играючи наступит такая ножища… Я невольно попятилась, но дальше отступать было некуда: спина моя уперлась в стенку. Слоненок шумно вздохнул и еще придвинулся.

— Брысь! — закричала я дрогнувшим голосом. — Ишь какой…

Толстая уборщица обернулась на мой голос и бросилась мне на выручку.

— А ну, давай отсюда! — крикнула она, замахиваясь на слоненка граблями. — Разыгрался… И вы, гражданочка, тоже хороши: лезете к слону без всякого соображения. В нем, если хотите знать, тонна живого веса, прижмет вас — одно мокрое место останется. А ему что? Ему ничего! Давай, давай отсюда, безобразник!..

И она сердито ткнула его в бок маленьким толстым кулачком.

Слоненок весело побежал к матери, которая все покачивалась на месте. Я опрометью ринулась к выходу.

В это время в слоновник вошел высокий, худой человек. Небольшая седая его бородка была сбита набок ветром, изрядно потертая коричневая замшевая куртка хранила следы трубочного табака и пепла. Широкие брюки болтались на длинных, худых ногах. Лицо было в в резких морщинах, но глаза смотрели хитро и весело, с юношеским насмешливым блеском.

Я узнала его: это был профессор Корень. Много лет подряд он руководил научной работой, ведущейся в зоопарке. Он и жил на территории парка в маленьком домике рядом с лужайкой, где бродили за оградой олени.

— Здравствуйте, — сказал он мне суховато. — Догадываюсь, что привлекло вас сюда в столь раннее время. Ну что же, это может оказаться интересным…

— Как бы не пропустить! — вдруг забеспокоилась толстая уборщица. — За слонами разве что увидишь?

— Начнется не раньше чем через полчаса, — сказал Корень, словно речь шла не о затмении солнца, а о спектакле. Он мельком взглянул на часы и подошел к Дженни.

Слониха уставилась на него маленькими лукавыми глазками и перестала качаться. Они долго и внимательно смотрели друг на друга, потом Корень пощекотал палочкой ее ногу где-то на уровне колена, и слониха села, растянув ноги по прямой линии, как балерина, которая делает «шпагат». Профессор с серьезным выражением лица, словно делал что-то важное, потрепал ее огромное серое ухо и отошел. Дженни, вытянув хобот, осторожно и нежно подула на него.