Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— В воду. Всех.

— Волга закрыта, — сказал Степан. — Две дороги теперь: вверх и вниз. Думайте.

Сидели в приказной избе. Вся «головка» разинского войска, и еще прибавились Пронька Шумливый, донской казак, да «царицын сын боярский» Ивашка Кузьмин.

— Иттить надо вверх, — сказал Ус. На него посмотрели все — ждали, что он объяснит, почему вверх.

А он молчал.

— Ты чего с двух раз говорить принимаисся? — спросил Степан. — Пошто вверх?

— А пошто вниз? Тебя опять в шахову область тянет?

— Пошел ты с шахом вместе… — обозлился Степан. — Не проспался, дак иди проспись!

— А на кой хрен вниз? — спросил Ус.

— Там Астрахань!.. Ты к чужой жене ходил когда-нибудь?

— Случалось…

— А не случалось так: ты — к ей, а сзади — муж с кистенем?

— Так — нет.

— Так будет, если Астрахань за спиной оставим.

— Ты-то вниз, что ли, хочешь?

— Я не говорил ишшо. Я думаю. И вы тоже думайте. А то я один за всех отдувайся!.. — Степан опять вдруг чего-то разозлился. — Я б тоже так-то: помахал саблей да гулять. Милое дело! Нет, орелики, думать будем! — Степан крепко постучал согнутым пальцем. — Тут вам не шахова область. Я слухаю.

— Слава те, господи, — с искренней радостью молвил Матвей Иванов, — умные слова слышу.

Все повернулись к нему.

— Ну, Степан Тимофеич, тада уж скажу, раз велишь: только это про твою дурость будет…

Степан сощурился и даже рот приоткрыл.

— Атаманы-казаки, — несколько торжественно начал Матвей, — поднялись мы на святое дело — ослобождать Русь. Славушка про тебя, Степан, бежит добрая. Заступник ты народу. Зачем же ты злости своей укорот не делаешь? Чем виноватый парнишка давеча, что ты его тоже в воду посадил? А воеводу бил… На тебя ж. глядеть страшно было, а тебя любить надо.

— Он харкнул на меня!

— И хорошо, и ладно. А ты этот харчок-то возьми да покажи всем — вот, мол, они, воеводушки-то: уж так уж привыкли плевать на нас, что и перед смертью утерпеть не может — надо харкнуть. Его тада сам народ разорвет. Ему, народу-то, тоже за тебя заступиться охота. А ты не даешь, все сам: ты и суд, ты и расправа. Вот это и есть твоя дурость, про какую я хотел сказать.

— Лапоть, — презрительно сказал Степан. — А ишшо жалисся, что вас притесняют, жен ваших уводю. Да у тебя не только жену уведут, а самого… такого-то…

— Ну, вот… А велишь говорить. А чуть не по тебе — дак и лапоть.

— Я не про то спрашивал.

— Дак вить если думать, то без спросу надо.

— Ты, Матвей, самый тут умный, я погляжу. Все не так, все не по тебе, — заметил Ларька Тимофеев.

— Прям деваться некуда от его ума! — поддержал Ларьку Федор Сукнин. — Как глянет-глянет, так хошь с глаз долой уходи…

Степан как будто только этих слов и ждал: заметно побледнел, уставился на Матвея.

— Ну, на такую-то гниду у нас ноготь найдется, — негромко заговорил он и потянул из-за пояса пистоль. — Раз уж все мы такие дурные тут, дак и спрос с нас такой жа…

Ус, как и все, впрочем, почуял беду тогда только, когда Степан поднял над столом руку с пистолыо… Ус при всей своей кажущейся неуклюжести стремительно привстал и ударил по руке снизу. Грохнул выстрел: пуля угодила в иконостас, в икону Божьей Матери. В лицо ей.

Матвея выдернули из-за стола, толкнули к дверям. Степан выхватил нож, коротко взмахнул рукой. Нож пролетел через всю избу и всадился на вершок в дверь; Матвей успел захлопнуть ее за собой.

Степан повернулся к Усу… Тот раньше еще положил руку на пистоль.

Долго смотрели друг на друга.

В избе повисла нехорошая тишина.

Степан смотрел не страшно, не угрожающе, — скорее, пытливо, вопросительно. И довольно мирно.

Ус ждал. Тоже довольно спокойно.

— Если вы сейчас подымете руки друг на дружку, я выйду и скажу казакам, что никакого похода не будет — атаманы их обманули, — сказал Иван Черноярец.

Степан первый отвернулся.

— Я слухаю вас. Куды иттить?

— Вверх, — сказал Иван.

— Пошто?

— Вниз пойдем, у нас, один черт, за спиной тот самый муж с кистенем окажется — стрельцы-то где-то в дороге.

— И в Астрахани стрельцы.

— В Астрахани нас знают. Там Иван Красулин. Там посадские — все за нас… Нагаи дорогой пристанут. А про этих мы не знаем…

Разговор пошел вяло, принужденно. Казаков теперь, когда явная беда прошумела над головами, занимала… простреленная Божья Матерь. Нет-нет да оглядывались на нее. Чудилось в этом какое-то нехорошее предзнаменование, пророчество. Это томило.

Степан понял настроение казаков.

— Худо, что мы про их не знаем, худо, что и они про нас не знают. Идут они из Москвы да из Казани, а там про нас доброе слово не скажут, — говорил Иван.

— Где-нигде, а столкнуться доведется…

— Оно — так…

— Вниз пойдем, у нас войско прирастет, вверх — не ручаюсь.

— Оно — так…

Степан потянулся к Усу, взял у него пистоль. У Ивана тоже взял, у Федора Сукнина и у Фрола — они сидели ближе. Все позволили взять у себя оружие, но не понимали — зачем.

Степан, не целясь почти, раз за разом всадил четыре пули в иконостас: Христу Спасителю, Николаю Угоднику, Иоанну Крестителю и апостолу Павлу. Всем — в лоб.

— Теперь всем не обидно. Не коситесь туды — я этот грех на себя принимаю. Пронька, ты чего молчишь? Как думаешь: вверх или вниз?

Совет кончился; атаманы, есаулы расходились из приказной избы.

— Иван, огляди стены, — велел Степан. — Возьми Проньку с собой — ему тут головой оставаться. Подбирай вожжи, Прон.

Ус шел со Степаном.

— Голова не болит? — спросил Ус.

— Нет.

— А то пойдем, у меня четверть доброго вина есть. У воеводы в погребе нашли. Ха-арошее винцо?

— Где сейчас Матвей твой?

— Тебе зачем?

— Надо повидать его… Не бойся, худа не сделаю.

— Со мной он вместе. Смотри, Степан… тронешь его — меня тронешь. А меня за всю жисть никто ни разу не мог тронуть. Не нашлось такого.

Степан с необидной усмешкой посмотрел на Уса.

— А князь Барятинский-то… Ты, как та девка, — переспала и забыла, с кем.

Ус замолк — обиделся.

— Не дуйся, я не по злобе. Бегать и я умею, Вася. Хорошо б — не бегать. Так бы суметь…

Матвей, увидев Степана, встал со скамьи. Усмехнулся горько:

— Так…

— Сиди, я тебе не боярин. — Степан посадил Матвея, сел напротив. — Мировую хочу с тобой выпить.

Матвей качнул головой:

— А я уж богу душу отдавать собрался. Ну, мировую так мировую.

— Не сказал ты свое слово, как лучше иттить-то: вверх, вниз? — спросил Степан, внимательно и серьезно вглядываясь в лицо крайне интересного ему человека.

— Ты сам знаешь не хуже меня. Вниз.

— Вниз, — Степан все глядел на Матвея.

Матвей тоже с любопытством посмотрел на атамана.

— Не боюсь я тебя, грозный атаман, — спокойно сказал он.

— Давеча убить мог, — серьезно сказал Степан.