Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Правда, — поддержал дед Любим. — Эй, бояры, где вы там, прихвостни?.. Дать казаку вина заморскава.

Стырю подали чару вина. Он выпил.

— Ишшо. Я жа с дальней дороги — пристал.

— Дать ему ишшо! — велел «царь».

— Шевелись! — прикрикнул на «бояр» Стырь. — Царь велит!

Подали еще чару. Стырь выпил.

— Как доехал, казаченька? — ласково спросил «царь».

— Добре.

— А чего ты шатаисся по моему царству, я желаю знать?

Стырь громко высморкался из одной ноздри, потом из другой.

— Чего желаете знать?

У атаманов спор.

Нелегко матерому Чертоусу смирить гордое сердце — сразу стать под начало более молодого, своенравного Стеньки. А Степан упрямо гнет свое.

— Ты там всех мужиков побросал. Неоружных! Псу Барятинскому на растерзанье… Вот как ты там хорошо воевал, на той дороге.

— Тьфу!.. Не приведи господи, конечно, — случится где-нибудь тебе в отступ иттить, вот этой самой рукой, — Ус показал огромную ручищу, — подойду и по роже дам. А чего мне было делать? Заодно с мужиками ложиться? Это ты сам — наберешь мордвы-то, да чувашей, да нагай-цев своих — с ими и подставляй лоб кому хошь, хошь Барятинскому, хошь Долгорукому…

— Не лезь тада с советом.

— Иван Болотников не дурней тебя был, а не поперся на Волгу.

— За то и пропал.

— Пропал, да не за то. Вас вить чего на Волгу-то тянет: один раз вышло там, вот и давай ишшо… А с Волги тоже дорога на побег есть — Ермакова. — Ус поднялся, выглянул из шатра, позвал: — Матвей!.. Заходь до нас. Вот послушай мужика — дошлый.

Вошел Матвей.

— Там казачки-то… это… расходиться начинают, — сказал он и посмотрел на Степана. — Али ничо, пускай?

— Гулять, что ль? Как жа им не гулять?

— Хорошее дело, — согласился Матвей. — Я эт к тому, что размахнутся они сейчас широконько: знакомцев полно встрелось. А у вас тут, можеть, чего другое задумалось.

— У нас тут раскосяк вышел, — сказал Ус. — Не хочет Степан Тимофеич городками да весями иттить, хочет — Волгой.

— Ну, я тебе то и говорил, — спокойно сказал Матвей.

— Да вот и растолкуйте мне, я в ум не возьму: пошто? Степан с интересом слушал несколько странный разговор.

— Перво: кто такой Степан Тимофеич? — стал рассуждать Матвей, адресуясь к Усу. — Донской казак. Правда, корнями-то он — самый что ни на есть расейский, но он забыл про то…

— Какой я расейский? Ты чего?

— Отец-то расейский. Воронежский.

— Ну.

— Вот. Стало быть, есть ты донской казак, Степан Тимофеич. Как и ты, Василий Родионыч. Живется вам там вольготно, бояре вас не гнут, шкур не снимают, жен, дочерей ваших не берут по ночам с постели — для услады себе. Вот… Спасибо великое вам, что привечаете у себя нашего брата. Да ведь и то — вся Расея на Дон не сбежит. А вы, как есть вы донские казаки, про свой Дон только и печалитесь. Поприжал вас царь, вы — на дыбошки: не трожь вольного Дона! А то и невдомек: несдобровать и вашему вольному Дону. Он вот поуправится с мужиками да за вас примется. Уж поднялись, дак подымайте за собою всю Расею. Вы на ногу легкие… Наш мужик пока раскачается, язви его в душу, да пока побежит себе кол выламывать — тут его сорок раз пристукнут. Ему бы за кем-нибудь, он пойдет.

— Ты к чему это? — спросил Степан.

— Доном иттить надо, Степан Тимофеич, через Воронеж, Тамбов, Тулу, Серпухов… Там мужика да посадских, Чернова люда — густо. Вы под Москву-то пока дойдете, ба-альшое войско подведете. А Волгой пошли с полтыщи с есаулами да с грамотками — пускай подымаются да подваливают с той стороны. А там, глядишь, Новгород, да Ярославль, да Пошехонь с Вологдой из лесу вылезут — оно веселей дело-то будет!

— Ты чего ж, Матвей, на царя наметился? — спросил Степан, усмешливо прищурившись. — Ведь мы этак все царство расейское — вверх тормашками.

— Пошто на царя?

Степан искренне засмеялся:

— Испужался?.. Ну, так: вы — гости мои дорогие, я вас послухал, и будя. Пойдем Волгой. Я пристал языком молоть.

— Пеняй на себя, Степан! — воскликнул Ус.

— Будешь со мной? — в упор спросил Степан.

— Куды ж я денусь?.. Ты тут теперь — царь и бог. — Ус встал во весь свой огромный рост, хлопнул себя по бокам руками. — Золотая голова, а дурню досталась. Пошто уперся-то? Вить правду мужик говорит.

— Это твоя первая промашка, Степан Тимофеич, — негромко, задумчиво и грустно сказал Матвей. — Дай бог, чтоб последняя.

Корней Яковлев, грустный, как будто постаревший за эти дни, стукнулся в дверь дома Минаева Фрола. Из дома не откликнулись.

— Я, Фрол! — сказал Корней.

В горнице сидел Михайло Самаренин. На столе вино, закуска.

— Дожили, — вздохнул Корней, присаживаясь к столу. — Налей, Фрол. Он там гуляет, страмец, а тут взаперти, как…

— Долго не нагуляет, — успокоил Фрол, наливая войсковому большую чарку. — Это ему не шахова земля — голову враз открутют.

— Ему-то открутют — дьявол с ей, об ей давно уж топор плачет. У меня об своей душа болит. — Корней выпил, крикнул, пососал ус. — Свою жалко, вот беда.

— Чего слышно? — спросил Михайло.

— Стал у Паншина. Ваську ждет. Ты говоришь — открутют… У его уж сейчас тыщ с пять, да тот приведет… Возьми их! Сами открутют кому хошь. Беда, братцы мои, атаманы, большая беда. Ишшо одна беда могет быть… — Корней оглянулся на дверь горницы.

— Никого нету, — сказал Фрол.

— Письмо перехватили от гетмана да от Серка к Стеньке.

У Фрола и Михаилы вытянулись лица.

— Чего пишут?

— Дорошенко не склонился, а Серик, козел чубатый, спрашивает: где бы, в каком урочище им сойтиться вместе.

— Вот какая моя дума: надо спробовать унять Стеньку. Фрол, поедешь… — заговорил Михайло.

— Ты что!

— Не тронет он тебя, — согласился со своим товарищем Корней. — Полный раздор с нами чинить ему тоже не с руки: он не дурак — оставлять за спиной обиженных. А поедешь ты от всех нас. С письмом Петра Дорошенки. Серково письмо я в печь бросил. Ехать надо сразу — чтоб успеть до Васьки.

— Не мне бы надо…

— Тебе, ты с им в дружках ходил. Сулился ж он не тронуть тебя. Поговори душевно… Хошь ба он, черт бешеный, на калмык повернул. Подтолкнуть бы его, пока он один-то… Ты, Михайло, собирайся в Москву: надо и об своих головах подумать. Все скажешь, как есть: ничего, мол, не могли поделать. Прибери казаков — и с богом. Без огласки чтоб.

Все трое посидели в молчании.

— Он когда на Москву-то задумал, где? — спросил Корней Фрола.

— А черт его знает? Его рази поймешь? Везде поносил ее… Царя, говорит, за бороду отдеру разок…

— Разок надо бы, — неожиданно сказал Корней. — Не худо бы… С головой вместе. Только шумом городка не срубить. Славный он казак, Стенька… Жалко мне его…

— Тут самая пора — себя пожалеть, — заметил Самаренин. — А то выходит: он — ногой в стремя, а мы — головой в пень.