Иван Сабило - Все дни прощания

Наш двор большой. Дома вокруг него сляпаны лет десять назад. Не дома, а полдюжины близнецов, которые отличаются друг от друга только цветом балконов. В моем доме балконы красные, в Степкином — синие.

Пошел к Степкиному дому. У клумбы с маленькими куклами-голышами играет Валечка, Степкина младшая сестра. Красивый ребенок! Беленькая, волосы тоненькие, как паутинка, а глаза и бантики в косах большие и синие.

— Скажи, Степка дома?

— Нина ему встрепку дает, он квартиру убирать не хочет.

Я стал обходить клумбу и увидел Студента — тот шел на меня и улыбался. И по этой улыбке можно было понять, что жизнь у него бесконечно радостная и безоблачная. Вообще, зовут его Владимир Заливский. Но в прошлом году он пошел за кого-то сдавать экзамен по русскому языку в техникум, провалил, и с тех пор ему присвоили кличку Студент.

— Привет, Батрак! Я прослышал, ты в ученые подался, в строительный техникум прешь. Поступай уж на медика. Будешь хвастать: «Диплом врача я получил — свою мамку вылечил». А то, говорят, если ее пересыпать нафталинчиком, лет сто в больнице пролежит…

Я без размаха ударил его по лицу, так что он отлетел к самой клумбе. Он схватился за щеку, ринулся ко мне, но тут же остановился, злобно сказал:

— Лихо ты меня!.. А вспомни, как я из-за твоей мамочки курс науки проходил: чуть ли не в каждом из шести законченных — по два года. Ну и что? Стал я умнее? Теперь во всех газетах долдонят, что нельзя нашего брата на второй год оставлять. Дошло до чьих-то мозгов, что к добру это не приводит… А ты знаешь, что поначалу я даже дрался с одним пацаном, доказывая, что именно моя учительница, Вера Николаевна, лучше всех учителей на свете? А она меня из года в год — на второй год!.. Увидишь ее, узнай, какие цветочки ей на могилу принести?

Нужно было врезать еще раз этой скотине, но я уже отключился. Будто все, что он говорил, не касалось ни меня, ни Веры. Теперь я видел даже не его, а его дружков, каких-то взрослых парней, которые часто появлялись в нашем дворе. И он выходил к ним. Они шли в беседку и сидели там допоздна. Бабки во дворе (если им выдать по автомату и полушубку, то лучшей охраны дома не придумать) говорили, что он связался с дурной компанией и что ему только шаг до тюрьмы. Не знаю, как они это определили, по-моему, ребята как ребята. Даже любопытные. Особенно один там, они его слушали раскрыв рты.

Студент вдруг подошел к Валечке и протянул ей конфету в блестящей бумажке. Она озарилась такой радостью, что я невольно улыбнулся. Какой-то непонятный парень этот Студент. И подлый и добрый. Или, может, неудобный?..

Раньше мы с ним ходили в одну школу, пока Вера не перевела меня в другую — не хотела, чтобы я учился там, где она преподает. Однажды я пожаловался Вове Заливскому, что потерял учебник. Он вроде слушает, вроде нет — камешки с дороги сшибает. Назавтра встречает меня у парадной и говорит: «Вот тебе учебник». — «Спасибо, — говорю, — где ты взял?» — «У двоюродного брата, он такой способный, что сразу из третьего класса в пятый пошел. А книжки остались. Бери, все равно пропадают».

Я взял. И несколько дней носил в школу. А однажды к нам в класс приходит незнакомая женщина, подзывает учительницу и что-то ей говорит. Учительница слушает и смотрит на меня. Потом на перемене попросила, чтобы я взял «Математику», и мы пошли к Вере.

— Откуда у тебя эта «Математика»? — спросила Вера.

— Вова Заливский дал, его двоюродный брат…

— Эта «Математика» отобрана у мальчика из четвертого «Б». А Заливского мы накажем…

Не знаю, как они там наказывали Заливского, только встретил он меня потом и смеется: «Не переживай, Батрачок, я тебе другую достану. У меня есть еще один двоюродный брат…»

Я позвонил у Степкиной двери. На пороге появился Степка с мокрой тряпкой в руке. Обрадовался, втащил меня в прихожую и стал обнимать, шлепая при этом своей кошмарной тряпкой по моей шее.

Нина, Степкина старшая сестра, студентка дирижерско-хорового факультета консерватории, стояла у стены и смотрела на нас такими же синими, как у Валечки, глазами. На ней был старый розовый халат без рукавов, огромные отцовские шлепанцы и белый колпак работницы общепита. В руке она держала эмалированный дуршлаг и медленно покачивала им, будто кому-то угрожая.

Года четыре назад я не мог дня прожить, чтобы не повидать Нину. Даже пытался делать ей подарки типа карандашей «Спартак». Но подарки она не принимала и сама дарила мне на день рождения то книгу, то пластинку — у меня до сих пор в книжном шкафу лежат ее подарки.

В нашем доме появились новые соседи, Князевы. А среди них Валик, ровесник Нины. И они подолгу засиживались вместе во дворе. Он всегда ей что-нибудь рассказывал, а она рядом с ним беззаботно смеялась.

В один из таких вечеров я достал кусок мела, зашел за угол дома и на самом видном месте написал: «Не люблю Князева». И пошел домой. Забрался с головой под одеяло и заревел, как дурак, от ревности и обиды…

Нина спросила, голоден ли я, и я кивнул. И тут же Степка, ухватив меня за руки, зарычал:

— Сейчас я тебе покажу, что значит полтора месяца походить в самбо! Сейчас я тебе докажу, что значит шестьдесят кило веса и олимпийское будущее!

И он доказал: в следующий миг я плотно лежал на полу, а этот вздыбившийся кентавр с растрепанной гривой стоял надо мной и протягивал одно из своих копыт сестре, чтобы она объявила его победителем. Но она не спешила объявлять, ушла на кухню, где уже что-то стало подгорать. Раздался грохот, и Нина хорошо поставленным голосом воскликнула:

— О небо! Позор на мою голову!..

Мы явились следом. Нина сбрасывала со сковородки подгоревшие котлеты и морщила нос.

— Хоз-зяйка, — ядовито сказал Степка. — Не руки, а две кочерги: вечно валится, гремит, горит.

— Иди почитай «Правила хорошего тона», — отозвалась Нина.

И тут Степка вспомнил про мой техникум.

— Ну что, Митя, ты поступил?

— А, — махнул я рукой. — Конкурс там… Теперь одно остается — в девятый.

— Брось ты девятый, давай в пэтэу? И специальность дадут, и среднее образование. Школа для девчонок и маменькиных сынков, которые без репетитора ни шагу. К тому же в школе не платят, понял? А в пэтэу и стипендия, и за практику выдают, я узнавал.

Степка смотрел чертом. Он из тех, кто уж если что решил, то лоб расшибет, а докажет, что решение это стоящее.

— Ты забыл, оратор, — вмешалась Нина, — как в школе пугали: «Будете учиться плохо — отправим в пэтэу». Ты ведь сам еще в прошлом году переводил ПТУ как «Прием Тупых Учеников»!

— Отсталым был! — грохнул кулаком по столу Степка. — Пэтэу Гагарин кончил!

— У меня, Степа, для пэтэу руки не оттуда растут, — пытался я острить.

— Вот и врешь! — заорал Степка. — Я знаю, как ты дерешься, дай бог каждому!