Тулепберген Каипбергенов - Ледяная капля

— Старайся, Камал. Честный ты парень, хороший…

О как я был счастлив в тот день! Впервые меня так похвалили, а главное — значит, люди замечали, хотели замечать мои усилия.

…Работы много, передохнуть некогда. План свой я выполняю ежемесячно, однако мечтаю добиться ста пятидесяти процентов. Увидим.

…На собраниях стали часто называть мою фамилию. А когда кто-то неожиданно предложил занести ее на Доску почета, Бегджан даже приподнялся за столом президиума, поискал меня глазами, но, к счастью, ничего не сказал.

Работа у меня ладилась, и я постепенно забывал о той ужасной ссоре с Бегджаном. Работать всегда старался получше, в будку свою приходил намного раньше времени, а уходил с работы позже других.

В то же время я старался не отставать в вечерней школе. Учился экономить время. После работы бежал домой, наскоро глотал обед и все думал, как бы научиться поменьше спать.

С бабушкой Бибизода я иногда встречался во дворе, — она, как взрослому, протягивала мне руку, желала долгой жизни и счастливой судьбы.

Отец Зияды, Елмура́т Ахме́дов, погиб на войне. Мама ее, врач Нина Сергеевна, пошла на фронт вместе с мужем, но в 1943 году вернулась, потому что ждала ребенка. Когда Зияде было три года, Нина Сергеевна, выехавшая к больному на дальнее пастбище, погибла в автомобильной катастрофе.

Бабушка Бибизода очень любила и всегда хвалила свою внучку:

— Наша Зияда пошла в родителей. Оба трудолюбивые были, и она такая же.

И правда, Зияда, казалось, не знала отдыха: вернувшись из школы, носила воду, бежала в магазин, убирала комнаты, словом, взяла на себя все хлопоты по домашнему хозяйству и вела его отлично.

Возвращаясь поздно из школы, я обычно издали видел ее светившееся окошко — Зияда очень много читала.

Иногда Зияда забегала к нам, здоровалась со мной кивком головы, просила у мамы газету или журнал и, поговорив с ней, уходила.

Как-то жарким майским вечером, когда я готовил уроки, вошла Зияда и присела на стул.

— Камал, я не помешала? Мне нужна твоя помощь.

— Пожалуйста, — ответил я торопливо.

— Никак не могу понять задачку по алгебре, — сказала она.

Я взял у нее из рук тетрадку, принялся решать задачу на отдельном листке, но сразу же запутался. Задача оказалась в самом деле очень трудной, меня даже в жар бросило от смущения.

— Пойдем к нам, у нас прохладно, — сказала Зияда, глядя с сочувствием на мое красное лицо.

На столе в ее комнате были разбросаны в беспорядке листки бумаги. Я увидел уже знакомые цифры — это меня немного успокоило: видно, и Зияда порядком поломала голову…

Вместе мы задачу все-таки решили. Зияда обрадовалась, я — не меньше.

С того дня я стал заходить в ее комнату. И бабушка, и Зияда встречали меня приветливо. И хоть мы учились в разных школах — она в русской, а я в каракалпакской, — невольно получилось так, что мы стали помогать друг другу.

Но я никак не мог избавиться от мучительной застенчивости. На то было много причин, однако главная — постоянный стыд за отца. Я чувствовал себя виноватым перед Зиядой, порой не мог даже взглянуть ей в глаза. Я смотрел на портрет ее отца, будто по мужественному лицу этого погибшего человека можно было определить, как бы он отнесся к тому, что я вхож в его дом.

Однажды Зияда спросила:

— Почему ты так смотришь на папу, Камал?

Я растерялся, не сразу смог ответить.

— Мечтаю стать похожим на него, — выговорил я наконец, слегка оправившись от смущения.

Зияда вытащила из желтого сундука альбом, положила на стол.

— Если так, можешь познакомиться с ним поближе.

Я раскрыл альбом. Детство Ахмедова. Вот он сидит в длинном халатике среди таких же, как сам, ребятишек в бархатных тюбетейках. Почему мне так знакомо лицо одного из этих ребятишек? Где я мог видеть много лет спустя эти самые черты?

Стоя позади моего стула, Зияда поясняла:

— Это папа еще в Туртку́ле фотографировался, с ребятами из школы.

Я перевернул страницу. Вот ему повязывают пионерский галстук, а вот он на сцене клуба, возле стола президиума, — ему вручают комсомольский билет. И снова я увидел знакомые теперь уже черты… Бегджан! Он бывает в этом доме! Он — старый друг семьи!

Сердце мое сжалось. Я решил пореже заходить к Зияде. А вдруг он увидит меня в ее комнате или встретит нас вместе на улице, вдруг закричит ей: „Что ты нашла общего с этим предательским отродьем?“

Между тем у нас с мамой произошло одно счастливое событие. Руководство почтамта добилось разрешения выдать нам ссуду на постройку дома. Оставалось теперь только выбрать место. Услышав про это, бабушка Бибизода возмутилась:

— И у вас хватило бы совести отсюда уехать? Берите половину нашей земли, для чего нам так много! Стройте свой дом рядом.

И она сама отнесла заявление об этом в горсовет.

Теперь после занятий я месил глину и сам формовал кирпичи. Мама, помогая мне, говорила:

— Молодец, сынок! Но не забывай, что главное для тебя — хорошо закончить школу. Не переутомляйся, не забрасывай книги. Пусть немного больше потратим времени — дом все равно достроим.

Чтобы выехать побыстрее из дома Зияды, я соорудил во дворе навес из камыша. Я заметил, что Зияду удивила такая поспешность.

Август называют у нас месяцем студентов. Нукус заполняет приезжая молодежь. Все по конкурсу поступают в институты. Конкурс немалый — самое меньшее 3–4 претендента на одно место.

Готовлюсь к экзаменам и я. Встаю затемно, сажусь за книги. Потом чищу столько сапог, ботинок и туфель за день, что просто рябит в глазах. А вернувшись домой, несмотря ни на что, начинаю месить глину.

Как-то вечером я торопливо месил ногами глину и вдруг услышал:

— Привет, Камал!

Смотрю — за дувалом стоит мой односельчанин Февраль и улыбается. Я было испугался в первую секунду, но, увидев его знакомую широкую улыбку, как был, прямо в глине, кинулся обнимать его.

Оказывается, Февраль поступил в институт. Но в этом году все комнаты общежития заняли девушки, и сейчас Февраль с двумя товарищами бродили по улицам в поисках жилья. Я побежал к бабушке Бибизода и попросил разрешения приютить Февраля в комнате, где мы жили все это время. Старушка встретила студентов очень приветливо. Комната им понравилась, и в тот же день они приволокли к нам свои скромные чемоданчики.

Все трое оказались энергичными ребятами — сразу стали помогать мне.

Я рискнул — сам заложил фундамент будущего дома и начал возводить стены.

— Солнышко мое, да будут вечно сильны твои руки! — воскликнула мама, когда вернулась с работы.

Ведь вчетвером мы сделали столько, сколько я один и за неделю не сумел бы.

Правда, на следующее утро я увидел, что Февраль и Зияда разговаривают у ворот и смеются. Ой, как мне стало больно! Оказывается, мне вовсе не хотелось, чтобы Зияда дружелюбно разговаривала с другими.