Евгений Добровольский - Испытательный пробег

— Неспокойно у нас, — твердил тот, почтительно прикрывая рот ладонью. — И зачинщики есть. Да вот, извольте взглянуть, — столяр Смирнов.

— Что требуют?

— Смешно сказать. Восьмичасового рабочего дня и… политических свобод.

— Это не от меня зависит. Увы.

— Да вот он, — еще раз кивнул мастер.

Бондарев увидел сухого человека в синей залатанной блузе. Стоял острый, угловатый, демонстративно скрестив руки на груди и смотрел на вице-директора горящим, немигающим взглядом. Другие хоть делали вид, что работают, а этот, один за всех, выражал протест.

— Уволим, Дмитрий Дмитриевич, с волчьим билетом…

— Оставьте его, — тихо сказал Бондарев, смущаясь направленного на него взгляда и мучаясь неразрешимым вопросом: почему он меня так ненавидит? За что?

Министр соизволил лично осмотреть автоотдел. Осмотрел. Прошел не просто небрежной, а именно ноншалантной походкой по цехам. Делал вид, что слушает даваемые объяснения. Снимал фуражку. Не разворачивая плитка, вытирал лоб. Как промокашку прикладывал. Остался весьма доволен, посулил наградить за старания золотой медалью военного министерства и отбыл, игриво взяв под козырек. «Молодцы, гренадеры!» Кто гренадеры? Почему гренадеры? Пошутил, наверное…

Сторонник технического развития, патриот родной промышленности, Коковцов тем временем отправил военному министру официальное письмо. Разумеется, не сам он его писал, был у него чиновник для особых поручений Семен Антонович, желтая канцелярская особь с цепкими пальцами и всегда бегающими глазами неопределенного сизого цвета.

«Милостивый государь Владимир Александрович, правление акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода возбудило ряд ходатайств, без удовлетворения коих, как объясняет названное правление, не может упрочиться и получить должное развитие установленное названным заводом производство автомобилей. Долгом считаю покорнейше просить Ваше превосходительство не отказать сообщить мне Ваше по существу настоящего вопроса заключение. Прошу Вас, милостивый государь, принять уверения в отличном моем уважении и совершенной преданности.

Коковцов».

В одно прекрасное утро это письмо легло на стол Сухомлинова.

— Любопытно, — сказал Владимир Александрович, теребя седой ус, — нам он каждую копейку считает и от нас же требует…

Дежурному адъютанту велено было немедленно вызвать генерала Эйхгольца, спокойного, рассудительного немца, а также генерала Добровольского, знавшего многие стилистические тонкости в сановной переписке. Оба генерала явились незамедлительно, вытянулись в почтительном отдалении, демонстрируя хорошую выправку и одновременно — всепонимающую, пусть даже чуть усталую светскость.

— Вот, — сказал Владимир Александрович, брезгливо протягивая только что полученное письмо премьера. — Рассмотреть и отписать. Сделайте ему намек, что сам и виноват. Ж… думают! Можете быть свободны, господа.

А те двое, один с поломанной, опухшей рукой, второй с кровавыми от напряжения глазами лезли вперед, чтобы добыть славу своей стране и ее автомобилю. На контрольный пункт в Кенигсберге они пришли вовремя. Минута в минуту.

Получив телеграмму от Нагеля, Отто Валентин не переменился в лице. «Это хорошо…» — только и сказал. Доктор, инженер, он приехал в Россию, зная наперед, что страна эта вроде Турции, но есть еще здесь болота и — как ее, «степ», о! Русские никогда не знали ни недр своих, ни вод, в учении были ленивые, боронились ближним боем и всегда много пили «шнапс», что отчасти объясняется морозами, но очень отчасти, а вообще-то зависит от национального характера. Через год работы на Руссо-Балте Отто Валентин взгляды свои пересмотрел. Как-то сказал: «У вас золотые механики, прекрасные инженеры, хорошие заводы и совершенно отвратительные министры». И сам испугался своей смелости, добропорядочный немец.

Между тем из Берлина на Монте-Карло стартовал капитан фон Эсмарк. Он шел на 35-сильном «дюркоппе» размером под стать государевым любимцам «бельвиллям», на таком же стальном гиппопотамчике тонны в четыре. Победа была у него в кармане. Капитан шутить не любил. Орднунг ист орднунг. [7] Порядок есть порядок (нем.).

Ответ военного министра Сухомлинова генералы переписывали несколько раз. То одно не нравилось Владимиру Александровичу, то другое. Наконец окончательный вариант со всеми поправками и замечаниями лег на зеленое сукно между чернильным прибором, над которым распростер крылья серебряный орел, и тяжелым пресс-папье.

«Милостивый государь Владимир Николаевич! Русско-Балтийский завод в Риге недавно был осмотрен мною лично. Поэтому я могу с полной уверенностью просить Ваше превосходительство отнестись сочувственно к ходатайству правления Русско-Балтийского завода…»

— Очень тонко! Именно «сочувственно». Да, да… У нас на крепостную артиллерию денег нет. Нет достаточного запаса гимнастерок и шаровар цвета хаки. Будто он не знает. Гусь!.. Ищет у нас, с нашей стороны проявления бессмысленного ретроградства и обскурантизма. Право-таки: не лучше ль на себя, кума, оборотиться?

«Переходя к частностям вышеупомянутого ходатайства, я обойду вопрос о таможенных тарифах и возмещении стоимости оборудования автоотдела, так как это ближе касается министров финансов и торговли и промышленности».

— Добровольский, вы молодец! Ловко завернули. У нас полевых телефонов не хватает. У нас в артиллерийском управлении каждый гривенник… Ну да ладно…

«Останавливаясь только на тех пожеланиях, которые имеют отношение к военному ведомству, необходимо отметить следующее: в отношении грузовиков и тракторов нужно признать, что без субсидирования определенного числа их Россия обойтись не может. Соответствующий законопроект должен быть выработан, но такой законопроект может быть представлен на утверждение законодательных учреждений лишь тогда, когда уже возникнет производство этих машин. Между тем Русско-Балтийский завод выпустил только три легких грузовика (в 1,5 тонны), грузовозов и грузовиков (в 3 тонны) завод еще не представлял.

В заключение я не могу не отметить, что заказы ведомств, как бы они велики ни были, не могут обеспечить отечественного автомобильного производства. Фабриканты русских автомобильных заводов должны себе найти сбыт в населении.

Прошу принять уверения в совершенном моем почтении и таковой же преданности».

— Я доволен, — сказал министр и, обмакнув перо, поставил подпись.

Дорога оказалась скользкой. Снега почти не было. Лед и цепи, надетые на шины фирмы «Проводник», отчаянно скрежетали по германской брусчатке. В придорожных пивных тихие бюргеры с трубочками в зубах провожали невиданную колесницу изумленным взглядом. Прохожие шарахались в стороны, испуганно озирались. За тысячу с лишним верст цепи здорово поизносились и грохотали неистово. У Гейдельберга их просто пришлось выкинуть. Выкинули, а выехав за город, попали на сплошной лед. Машина не брала подъем. Падал мягкий снег.