Евгений Добровольский - Испытательный пробег

Из пастерского дома тихая служанка принесла два совка золы. Насыпали под задние колеса. Данке шен. [8] Большое спасибо (нем.). Но это нисколько не помогло. Михайлов уперся плечом в задний борт. Нагель пытался стронуться со второй передачи. Из-под колес летели острые ледяные брызги.

— Приехали, — сказал Андрей Платонович и сел на обочину.

— Давай крестьян попросим…

— Ну, на эту гору бауэры нас вытащат, а дальше? Теперь по всей трассе лед. Лед, солнышко мое.

В придорожной харчевне решили отогреться. Зашли, попросили поесть и с горя — вина. Семь бед — один ответ.

Толстый хозяин, розовый, услужливый и чистый, вынес из кухни две тарелки жареной свинины, слазил в погреб за вином, вежливо присел рядом с приезжими господами выпить глоток. Для беседы. «Третий день нет гостей. Лед, господа. Холодно. Кругом лед».

Вино было густым, душистым. В камине, потрескивая, горел хворост, тянуло сухим дымом, хотелось спать. Все!

— Прекрасное вино, хозяин, — сказал Андрей Платонович, не предполагая, что повлечет за собой его похвала. — Тонкий букет… А теперь — спать.

— Не желаете ли посмотреть мой погреб? Там кое-что есть. Кое-что для шалунов… А?

Михайлов мрачно отказался, но Нагель, чтоб не обидеть хозяина, махнул рукой. Пошли! К тому же он еще и любопытным был.

— Еще мой батюшка, виноградный король его звали соседи, очень понимал толк в вине… — держа в вытянутой руке фонарь и светя под ноги, говорил хозяин. — Мой батюшка…

Нагель слушал рассеянно, и то лишь потому, что нужно было думать о ночлеге и ацетиленовом генераторе, который следовало тащить в тепло.

— Взгляните на эту бочку. Когда я был совсем маленьким. Три года мне было… Драй яре альт…

Нагель взглянул и увидел цепи. Цепи! Самые настоящие цепи, ими крепят бочки, когда грузят на повозку.

— Я умоляю вас, — воскликнул он, хватая хозяина за руку. — Продайте их мне! Нет, не бочки! Цепи мне нужны! Вот эти цепи!

Надо так надо… Почему нет? Для начала хозяин заломил самую, на его взгляд, невероятную цену. Ведь торговля — это еще и повод для беседы. Сидят два достойных господина и торгуются. Третий дремлет… Можно что-то вспомнить, можно о чем-то поговорить. Лед кругом, а жизнь продолжается.

— Это прекрасные старые цепи. Их делал кузнец Ганс. Я б их не продал никогда. Но вам… У Ганса была жена…

— Сколько? Скорей!

— Такое железо теперь…

Приезжий господин ничего не вспоминал и не желал ни о чем говорить. Он тут же выложил растерявшемуся хозяину деньги. А через полчаса его автомобиль с цепями на всех четырех колесах, бодро дымя, взбирался на ледяную гору в конце деревни.

— Auf Wiedersehen, Herr Nagel! [9] До свидания, господин Нагель! (нем.)

Владимир Николаевич Коковцов был мал ростом, видимо поэтому воспитал в себе, во всех своих движениях и жестах, во всех душевных порывах медлительную торжественность. «Да», — говорил, и в его голосе слышалось еще что-то, неясно что, но значительное. «Нет», — и опять тот же симфонический эффект.

Получив письмо Сухомлинова и прочитав первые строчки, как раз до слова «сочувственно», Владимир Николаевич вспомнил, что с утра у него болела печень. Он позвонил в колокольчик и возникшему в дверях чиновнику приказал вызвать Семена Антоновича.

— Голубчик мой, я, право, не знаю, с чего и начать… Однако полагаю, вы сами поймете. Расшатались наши военные.

Семен Антонович выразил на желтом лице полное согласие и вот ведь как здорово все понимал! На следующий же день представил ответ. Коковцов нашел его вполне удовлетворительным, сказал: «Мда…»

«Милостивый государь Владимир Александрович! — писал Семен Антонович. — Долгом считаю уведомить Вас, милостивый государь, что представление Русско-Балтийскому заводу денежной из казны помощи могло бы быть осуществлено не иначе, как в законодательном порядке. Между тем для меня представляется сомнительным, чтобы Государственная дума охотно согласилась на воспособление частных предприятий в форме прямых выдач из государственного казначейства. Я не могу, однако, не признать, что скорейшее насаждение производства в России автомобилей имеет весьма серьезное государственное значение. С этой точки зрения Русско-Балтийский завод заслуживает всяческой поддержки, которая может быть ему оказана каким-либо иным способом. Существенное в этом отношении значение могла бы иметь выдача заводу значительных правительственных заказов. Надлежит ожидать возникновения в недалеком будущем потребности в снабжении армии новыми автомобилями…

Прошу Вас, милостивый государь, принять уверения в совершенном моем почтении и искренней преданности.

Коковцов».

Милостивый государь Владимир Александрович возмутился.

— Сколько можно! — сказал он, кидая перо. И еще сказал: — Черт возьми, трах, бах, бах, бах! Пошел он… Потребность, видите ли, у него возникает! Пусть — …! Автомобиль — сегодня автомобиль, завтра о нем забудут. Бензин, гарь, дурь…

Сухомлинов покрутил в воздухе указательным пальцем, написал на полях энергичным почерком: «Потребность, конечно, в о з н и к а е т, и надо надеяться, что министерство финансов нам не откажет в кредите на это». Выругался и дописал там же: «В канцелярию».

На этом элегантная переписка двух сановников закончилась, а «руссо-балтик» прибыл в Авиньон.

Там на контрольном пункте Нагель и Михайлов узнали, что капитан фон Эсмарх сидит на хвосте. От усталости они валились с ног и внешне никак не отреагировали на это сообщение. Спортивный комиссар предложил Нагелю глазных капель, тот отказался, попросил тертой моркови. И когда принесли с умилением «ох уж эти автомобилисты», налепил себе на глаза морковный компресс, объяснив, что есть в России такое народное средство.

Спали четыре часа и выехали в ночь, освещая дорогу тремя ацетиленовыми фонарями.

Ветер хлопал брезентовым тентом. Они неслись по пустынным улицам, белым светом зажигая стекла в окнах авиньонских домов. Город спал, только гул их мотора нарушал ночную тишину, но им слышался за спиной ритм другого двигателя — 6 цилиндров, 35 тормозных сил, — следом шел эсмарховский «дюркопп», и железный капитан ногой в жесткой краге давил на акселератор.

Бесцветная, без запаха, в высшей степени ядовитая окись углерода стекает из выхлопных труб.

Их четыреста миллионов. Много? Мало? Неизвестно, сколько добавится еще. Через год. Через два…

Гудят автомобильные моторы, и в повседневном этом реве, на который уж и внимания никто не обращает, не слышно надсадного человеческого кашля. Человек мчится по дорогам и выхаркивает кровавые свои легкие. Привалившись в обочине, глотает сердечные пилюли, и снова гудящий поток подхватывает его, как перышко, как тополиную пушинку, и он несется, чтобы не потерять времени, догнать, не отстать, успеть…