Анатолий Наумов - Голубая мечта [Юмористическая повесть в эпизодах]

Один из спасателей, крепыш невысокого роста, с усиками, выпрыгивает из лодки на берег, здоровается с участковым за руку.

— Что тут стряслось?

— Да вроде утонул кто-то.

— Почему же вроде? — возражает старикан. — Самолично чуть за ногу не вытащил. Вот и товарищ, — кивает он на Дробанюка, — тоже тянул и видел…

— Где? — уточняет спасатель.

— В омуте, где ж? Я это… сома ловил, будь он неладен, адвокат монополий, а подцепил незнакомую ногу. А потом, когда леска — тю-тю, не выдержала, вот товарищ попытку совершал — и тоже подцепил.

— Я тебя, отец, спрашиваю, где именно? Тут или там? — уточняет крепыш, показывая на омут.

— Да за лодкой сразу, — подсказывает Дробанюк. И вдруг он замечает, что сидящий в лодке за рулем атлетически сложенный красавец неотрывно смотрит вверх, туда, где должна стоять Кармен. Взгляд у него вызывающе наглый, липкий. Дробанюку от этого становится не по себе, он представляет себе, как там выделывается под его-взглядами его итальянское солнышко, и, чтобы не выдать себя, незаметно косится на обрыв. Кармен по-прежнему высится над кручей в своем потрясающем купальнике, будто нарочно демонстрируя свою довольно-таки изящную фигуру. Но теперь она уже не одна, рядом с ней уже несколько хуторянских старух, в глазах которых застыло ожидание предстоящего потрясения. «Ну вот и представители местной общественности, — безрадостно расценивает это Дробанюк. — А там и она сама подоспеет в полном составе. Радуйся, моя Кармен, — мысленно обращается он к Кармен. — Теперь есть кого и затмить. Хотя конкуренция и сильная…»

— Что будем делать? — спрашивает спасатель участкового. — Начнем?

— Валяй.

Крепыш забирается в лодку и облачается там в водолазный костюм. Представители общественности на круче живо начинают обсуждать это событие.

— Гляди-ко, водолаз настоящий…

— Нырять будет значит.

— А я думала, крюком шарить начнут…

Эти реплики заставляют участкового оглянуться.

— Что, народ? Делать дома нечего?

Дробанюк с надеждой ждет, что тот разгонит зевак, но участковый настроен, видимо, миролюбиво.

— Только тут без комментариев, ясно? — предупреждает он общественность строгим голосом. Но все ж рациональную мысль из их реплик он извлек, потому что тут же предлагает крепышу сначала попробовать пошарить багром.

— Бесполезно, — возражает тот. — Тут сумасшедшая глубина. Я знаю это место давно.

— Ну, тогда ныряй, — машет рукой участковый.

— Легко сказать, — вздыхает спасатель. — Видишь, вода какая? Будто краситель какой запустили. Что в такой бурде увидишь?

— Это кожевенный запущает! — с негодованием говорит старикан. — В третий раз уже!.. Хоть бы вы там на них действие полезное оказали!

— Так и послушаются они нас, — отвечает спасатель. Одевается он явно не торопясь. Лицо у него скучное, в движениях напрочь отсутствует какой-либо энтузиазм. Ему, наверное, не хочется лезть в ставшую совсем грязной воду, на вид плотную теперь и тягучую, как олифа.

— А вот сейчас Михал Парфенович должен доставить кого-нибудь из этих сапожников. Эй, народ, — задирая голову, обращается участковый к стоящим на круче бабкам. — Мотоцикл там мой еще не едет?

— Не видать! — отвечают ему.

— Задерживается Степанушкин что-то, — остается не очень доволен этим участковый.

Спасатель долго еще возится в лодке. Он, видимо, никак не может собраться с духом, чтобы погрузиться в подобие вечной тьмы, которая его ждет внизу. И Дробанюк, воспользовавшись этой вынужденной паузой, взбирается на кручу. Бабки уважительно расступаются перед его мощной, колобкообразной фигурой. Дробанюк под их пытливо заостренными взглядами берет Кармен под руку и, отводя в сторонку, вполголоса уговаривает ее потихоньку уйти отсюда.

— Солнышко, — убеждает он ее, — ты же видишь, какой тут балаган сейчас? Оно нам надо? Давай исчезнем, пока есть возможность. А то еще и по поводу загрязнения заставят в свидетели записаться. Да и времени у нас с тобой не так уж много осталось, а нам надо успеть так много, верно? — переходит он в конце почти на интимное мурлыканье.

— Еще немного побудем, — капризно хнычет она. — Хочу посмотреть, как вытаскивать будут.

— Но это же страшно как! — пытается атаковать с другого фланга тот. — Давай уйдем, солнышко, моя Кармен.

— Ты опять про толстую бабу? — надувает губки та.

— Что ты?! Я про московскую, жгучую, — успокаивает ее Дробанюк. — Из Большого театра. У нее и фигура почти такая, как у тебя. Только хуже, конечно.

А за спиной довольно громко и с наивной деревенской бесцеремонностью начинают спорить бабки, выясняя в жаркой перепалке, кто он ей — муж или отец.

— Так она ж такая молоденькая ишшо. Дочка значится.

— У городе они усе сейчас молодые да ранние.

— Он же как боров на втором году!

— Значит, начальник очень большой.

— За маленького б не пошла у таком возрасте.

— Сколько их, вертихвосток, ныне…

— Может, он сродственник ей какой? А мы тут языками, как помелом.

— Сразу видно, что сродственник. Ишь, как обнимает да на ушко нашептывает…

Подстегиваемый этим шушаканьем, Дробанюк старается увести Кармен подальше, но та упирается.

— Хорошо, солнышко, — вынужден уступить он ей. — Только недолго, договорились? И еще прошу тебя — набрось халатик. Ну, пусть я в плавках, мне, может, придется лезть в воду. Твой же вид, понимаешь… Вон у этих бабуль языки как чешутся…

— Что мне твои бабули?! — не соглашается Кармен. Губки ее на этот раз сжимаются в жесткую складку. — В гробу я их видала, в белых тапочках! Жара такая, а я должна в халат из-за них кутаться!..

Дробанюк тяжело вздыхает, сознавая, что его итальянское солнышко и дальше будет светить всеми своими прелестями и белокурому, с наглым взглядом молодцу в лодке, и участковому с глазками-щелками, и тем мужикам, которые подъедут, и даже живописному старикану в смешном берете, очень уважающему анонимки. И отблеск его лучей все так же будет будоражить воображение представительниц общественности и давать им самую съедобную в их возрасте пищу для размышлений вслух. И что никакая сила на свете не заставит это солнышко облачиться во что-нибудь, скорее все может произойти наоборот.

А в лодке крепыш продолжает возиться со своей амуницией, и Дробанюку, нервно поглядывающему вверх, на настоящее солнце, которое стремительно приближается к зениту, кажется, что этому никогда не будет конца.

— Побыстрее бы, что ли… — с осторожностью намекает Дробанюк, ни к кому конкретно не обращаясь, но намек сразу же попадает в цель, и белокурый молодец, нагло останавливает на нем взгляд своих победно голубых глаз, которые на этот раз наполнены высокомерным пренебрежением.