Михаил Колосов - Платонов тупик

Ну а макароны, как известно, любимая еда итальянцев, их и звали поэтому «макаронниками».

Васька сидел в горнице и мучился над пародией на «Лили-Марлен», ему очень хотелось сбить спесь с немцев и скомпрометировать эту столь популярную песенку:

Оставляя без изменений первые две строчки, Васька переиначивал последние:

Последняя строка понравилась: мол, фриц ее уж мертвый, напрасно ждешь его, Лили-Марлен, а вот третья — не получалась. Грыз карандаш, искал мучительно слова — и вдруг слышит Платонов голос:

— Здравствуй, сестра…

— О, Платон! Здравствуй. Что это ты надумал к нам в гости прийти? — встретила его радостно Анна.

— А что, нельзя?

— Почему ж нельзя? Просто уж отвыкли от гостей и не ждешь никого, поэтому и удивительно.

— Хозяин дома? — спросил Платон с мягкой иронией в голосе.

— Какой хозяин? — не поняла она, но быстро догадалась: — А-а… Вася? Сидит вон там, сочиняет что-то… Я думаю, что он досочиняется до беды. Узнают — за это ведь по головке не погладят? Хоть бы ты его урезонил.

Как ни зол был Васька на Платона, но, услышав его голос, обрадовался и, когда тот вошел в комнату и спросил, улыбаясь одновременно и виновато и укоризненно: «Можно?» — он кинулся ему навстречу:

— Конечно, можно!

— Сочиняешь? — кивнул Платон на бумагу на столе.

— Угу, — промычал Васька неуверенно. Он стеснялся своего увлечения стихами, боялся услышать насмешливое: «Подумаешь, Пушкин объявился!» Перевернул небрежно страничку обратной стороны — мол, не стоит это дело и разговоров.

— Секрет? — спросил Платон. — Почитал бы?

— Какой секрет от вас? — И он с готовностью взял лист в руки, стал объяснять: — Хочу пародию написать на немецкую песню «Лили-Марлен». Да вот не получается. «Около казармы, у больших ворот стоит ревет… а фриц ее уж tot». Мертвый, значит, убили его на советском фронте. И вот не получается пока…

— Что не получается? — не понял Платон.

— А вот эта строчка: «Стоит ревет…» А дальше? Стоит ревет… девчонка? Немецкая девчонка Лили-Марлен?

— Ну, и напиши так.

— Не подходит. Девчонка — это все-таки хорошее слово, оно русской девушке как раз, а тут: Лили-Марлен, немка, проводила своего Фрица на фронт убивать людей и ждет его с победой. Ну? Какая же она девчонка? Не подходит.

— Да… Выходит, трудное это дело, стишки сочинять?

— Трудно, — признался Васька. — Но иногда легко получается.

— Да? Ну что ж… А на работу почему не ходишь? — спросил Платон и взглянул на Ваську по-отечески участливо. Тот опустил глаза, ничего не сказал. — Обиделся? А зря. Я был прав.

— Нет, неправы, — резко вскинулся Васька. — Сено ведь для Гитлера, для его армии, а мы помогаем им заготавливать его.

— Ну, сено — это еще не снаряды, не пушки, не танки, и рисковать тут не имеет смысла. Как ты этого не поймешь? — внушал ему спокойно Платон.

— Заставили б снаряды делать — наверное, и снаряды делали? — ехидно бросил Васька.

— Заставят — никуда не денешься. И заставляют. В Германию угоняют… Что они там делают в Германии, по-твоему?

— Можно делать по-разному. И там, где представляется возможность хоть маленький вред нанести немцам, — надо наносить. Я так понимаю. А вам все не так, все не то, все не вовремя да не к месту. А я ждал от вас, надеялся… — Васька распалился, повысил голос.

Платон поднял руку, оглянулся на дверь:

— Тише, тише. — И спросил строго: — Ты почему на меня кричишь? Разве я тебе обещал что-нибудь, обнадеживал?

— Обещали! Обещали! Всю жизнь обещали! А вы… Вы обманули меня! — от кипевшей обиды Васька готов был заплакать.

Дверь приоткрылась, мать просунула голову:

— Ой, что вы? Никак ругаетесь?

— Да нет, — махнул на нее рукой Платон. — Разговариваем. Не мешайся… — И сидел поникнув головой, словно Васька его под дых ударил. Наконец глухо сказал: — Может, я сам себя еще больше обманул… Ну, что теперь сделаешь, если в такой обстановке я оказался беспомощным?

— Вы? — удивился Васька. — Вы же такой… такой руководитель, такой организатор!

— Был руководитель… Знаешь, есть молодец среди овец, а я из тех, наверное, кто молодец, когда вокруг молодцы… Начинать с нуля, одному — тут я никакой не организатор. — И резко, с надрывом, будто оправдываясь, сказал: — Ну, не способен я на такие дела, понимаешь? Не умею! Тут надо не только хотеть, но и уметь, чтобы толк был, а так, лишь бы куснуть немца комариным укусом и из-за этого погибнуть и людей погубить — кому это нужно?

— Наговариваете на себя… Вы еще скажите: жена больная, дети малые… — съехидничал Васька.

— А ты как думаешь? Семья не лапоть, с ноги не сбросишь. Я должен думать и о них: сохранять их жизнь, кормить. Ты молодой, этого тебе не понять. Ты можешь собой распоряжаться свободнее.

— «Свободнее». А сами за руки хватаете. Я от вас ждал…

— Опять он от меня чего-то ждал! — вскинулся Платон. — Я виноват, что ты чего-то ждал? Чего ты, собственно, ждал от меня?

— Я ждал, что вы организуете партизанское подполье, начнем немцев громить!

— Не могу я этого делать, не имею права.

— Почему? — удивился Васька. — Немцам подписку дали?

— Да пойми ты, — втолковывал Платон Ваське свои доводы, еле сдерживая гнев. — Ведь наверняка есть люди, которым поручено вести эту работу, и они ведут ее. А вести ее надо умно, толково, согласованно. И, может, сейчас как раз затишье перед бурей, может, что-то готовится, и, может, если мы понадобимся, призовут и нас. А мы своими вот такими примитивными вылазками можем только помешать какому-то большому организованному делу. Ты это понимаешь?

Васька посмотрел в упор на Платона:

— Вы это точно знаете?

— Нет, только предполагаю, догадываюсь.

— А если нет? — спросил Васька. — Если у нас нет подпольщиков? Их же всех уничтожили еще в первые дни оккупации? Выдал какой-то предатель. Ну? Если никого не осталось — тогда как? Должен же кто-то взяться за это дело?

— Не знаю, — сказал Платон угрюмо. — Мне ничего о подполье не известно. А брать на себя такое дело… Мне никто не поручал, и такая инициатива может всем выйти боком. — Он помолчал и, задумавшись, добавил: — А потом… Спасти себя, спасти людей от бессмысленной гибели в условиях оккупации — это тоже чего-то стоит. Ты думаешь, там не знают, какая у нас здесь жизнь? Выжить в этих условиях — тоже подвиг, это тоже надо суметь. Напрасные жертвы никому не нужны, более того — они вредны нам.

— Во-о! — протянул разочарованно Васька. — Да вы и заговорили, как Арсюха Шахов. Скажите уж лучше — струсили?