Раиса Белоглазова - Ритка

— Думаю, поедет. А ты что, сомневаешься разве?

— Нет, — уже небрежно бросила Катя. — Она все занята и занята. В своем ДК. Вот и я подумала: вдруг она не сможет поехать?

— Это же летом будет, — напомнил отец, отложил карандаш и выпрямился. Катя наконец-то увидела его лицо. — Так что же нам все-таки делать с твоей Риткой?.. Разговаривал я на днях с ее матерью. Неглупая женщина. Измучена только. Растерялась, отчаялась. Я думаю, надо будет зайти в то строительное управление, где ее муж работал. Неправильно это: выгнали и дело с концом. Это легче легкого. Конечно, нянчиться там с ним тоже некогда, производство. Да еще такое трудное. И все же…

— Па, миленький! — Катя подошла к стулу, на котором сидел отец, и запустила обе пятерни ему в волосы. — Сходи, а? Тяжело Ритке. Она не жалуется, но видно же. И десять классов она вполне может окончить. Она способная. Она такая… очень стесняется. Сходишь, да? Завтра же сходи, ладно?

— Завтра не смогу, — Иван Николаевич взял руки дочери и прижал их к своему лицу, вдохнул запах чистой детской кожи. — Вот на следующей неделе буду во вторую смену…

— Ты молодец, па, — Катя благодарно прижалась к голове отца теперь уже щекой. — Сыграть бы нам с тобой в шахматишки, да мне еще учить столько!.. И тебе некогда. Скажи: некогда. Тогда мне будет легче зубрить.

Отец рассмеялся.

— И в самом деле некогда. Вот взялся читать Ефремова. «В час быка». Ты, небось, уже прочитала? Ну вот, а я никак на вторую сотню страниц не переползу. Мы с тобой в шахматы в субботу сразимся. И пусть мать учредит тогда победителю приз.

— Будет она дома, как же!

Иван Николаевич посмотрел дочери в глаза, но Катя демонстративно уклонилась от его взгляда, взметнула косой и исчезла в своей комнате.

Это встревожило Ивана Николаевича больше, чем все слова Кати о матери до сих пор. Что за мысли роятся в голове у девчонки?

Ему тоже неуютно при мысли, что Ирине где-то и с кем-то лучше, чем дома с ними— мужем и дочерью. Он отмалчивается, решив: жена поймет все сама. Ирина достаточно благоразумный человек. И тем не менее… ведь и такой человек может заблуждаться. Ему бы поговорить с женой. Хотя бы ради дочери. У Кати не должно возникать никаких глупых подозрений. Она как раз в таком возрасте…

А Катя и в самом деле, умостившись у стола в своей любимой позе: подложив одну ногу под себя — вместо того, чтобы заняться задачей по физике, сидела и думала об отце.

Странный он человек! Мать где-то пропадает целыми вечерами, а он еще заступается за нес! То у нее роль не ладится, то неприятности на работе… Катя так бы не смогла. Мать в последнее время совсем перестала вникать в их с отцом дела, а у них ведь тоже порой случается всякое.

Вот ей, Кате, почему-то стало в последнее время трудно учиться. Не то чтобы трудно… не хочется сидеть за учебниками. Бегала бы каждый день в кино, пропадала бы на катке, болтала бы с девчонками. Странное какое-то состояние! И справляться с ним с каждым днем становится все труднее… А матери хоть бы хны! Она даже и не догадывается про это Катино состояние. Где уж ей!

И отец все один да один. Ему, небось, тоже не очень-то весело!.. Вот возьмет и познакомится с какой-нибудь женщиной. Говорят, так вот и расходятся. А как тогда быть ей, Кате?

На днях она познакомилась с Олегом. На катке. Учится он в соседней школе и уже в десятом. Катя сначала подумала: он уже студент, такой Олег рослый. А лицо совсем мальчишечье. Щеки румяные, в пушке, как бочок персика.

У Кати порвался на ботинке шнурок, она мучилась, мучилась с узлами. Олег подъехал и вынул из кармана пару. Сказал, что всегда берет с собой про запас. Так и разговорились. А потом весь вечер катались вместе. Олег увлекается радиоделом, так он сказал. И тоже пожаловался, что совсем не хватает времени. А когда прощались, поинтересовался, когда Катя придет на каток еще. Пообещал прийти тоже. Катя пришла во вторник, а его нет. Разочаровалась, разумеется. Она даже и не ожидала, что это огорчит ее до такой степени. Собралась было омой, тут Олег подъехал, смущенно сбил на затылок вязаную шапку с помпонам:

— Извини, пожалуйста. Дома затеяли побелку, надо было помогать отцу возиться с мебелью.

Вот только что освободился. Даже не поел.

Как хорошо, оказывается, кататься вдвоем! Катя и одна чувствует себя на льду уверенно. И все же вдвоем интереснее. И вообще, все представляется как-то по-другому. Трудно сказать, как именно, а по-другому. Вроде праздника. И люди кажутся добрее, и холод не такой колючий. И небо в далеких, подслеповатых звездах величественнее. Даже сам каток, на котором все давно знакомо и привычно, от ламп дневного света до обшарпанных скамеек и прокуренной раздевалки, и то кажется наряднее.

Рассказать бы отцу, что бы он сказал по этому поводу? Но даже отцу такое не расскажешь. Да и что рассказывать-то?

Катя пригласила Олега к себе. Вот тогда она и познакомит их с отцом. Заставит сразиться в шахматы. Интересно, проиграет Олег отцу или нет? Катя чаще всего проигрывает. А Олег зовет ее посмотреть его библиотеку. И еще коротковолновый передатчик, Олег смастерил его сам. Он спросил тогда: а чем увлекается она, Катя? И она смутилась сначала, а потом выпалила:

— Вязанием, ага! Это прямо-таки как болезнь! Чуть выберется минутка, сразу за спицы хватаюсь.

Олег молчал, и она добавила, стараясь усмехнуться:

— Как какая-нибудь мещанка, да?

Тут Олег возразил:

— Ну, почему? У меня мать тоже вяжет. Вот эту шапку она связала. И варежки, и носки нам с отцом. Это хорошо, когда человек все умеет.

Катя обрадовалась тогда этим его словам и решила про себя всегда говорить Олегу только правду. Какая бы эта правда ни была. Олег поймет… Интересно, понравится он отцу или нет? Отец как-то всегда все сразу угадывает про людей. Вот бы ей, Кате, так!

Господи, сколько можно сидеть? Уже девятый час. Отец вот-вот позовет ужинать. А после еды сразу отяжелеешь, потянет спать. Вот у нее теперь так всегда! Застрянет на какой-нибудь мысли и думает, думает! Время-то идет! Она и за вязание-то в последнее время почти не берется и читать стала мало. Все валится из рук. С чего бы, спрашивается? Ну, довольно! Значит, параграф… где ручка?

…Иван Николаевич предполагал, что жену может огорчить затеянный им разговор, и все же не ожидал такого.

В этот вечер Ирина Петровна задержалась особенно долго и поэтому к дочери заглядывать не стала, сразу прошла в ванную. Возможно, Ирина рассчитывала, что, пока она моется, он уйдет спать? Дождался ее, спросил:

— Что будешь есть? Суп уже остыл. Есть салат. Может, сосиски отварить?

— Я сама, — заторопилась Ирина Петровна. — Господи, опять проканителились до двенадцати! Чуть не каждый вечер…

Ивану Николаевичу стало немного не по себе от этого покаянного тона жены, но решил воспользоваться ее словами: