Раиса Белоглазова - Ритка

«Вот сейчас, как только лучина вспыхнет, сразу и скажу!» — наметила про себя Ритка.

От этой мысли под сердцем похолодело. Что Андрей ответит ей? Как примет ее признание? Вскипит, примется всячески обзывать ее? «Вот ты какая, оказывается? — скажет. — Я-то тебя уважал, водил по театрам, а ты…» Может быть, он даже побьет ее? Или выгонит? На холодный, злой ветер. И она замерзнет там на снегу, в промозглой тьме улицы.

Лучина все не разгоралась. Андрей чертыхнулся, швырнул ее на пол и поднялся с колен. В углу за столом у него, оказывается, была припрятана бутылка белой. Хлебнул прямо из горла. Потом поднес бутылку Ритке к лицу.

— Выпей, согреешься.

— Не, я не буду. Я лучше… я сейчас растоплю, — торопливо сбросила с себя пальто и схватилась за лучину. У нее, конечно, дрова разгорелись сразу же. Оставила дверцу незакрытой, завороженно глядя на огонь.

Андрей сидел теперь на табурете спиной к столу, он положил на стол локти и все прикладывался к бутылке, рассказывая, как с ним считаются на заводе. Он всегда начинал хвастаться, когда пьянел. И напоминал Ритке в такие минуты отца. Смотрела на огонь и думала, что Андрей испортил этой своей бутылкой весь вечер. Именно из-за нее он стремился так в «берлогу». Неужели обязательно нужно пить? И как он проводит теперь ее домой? Вероятно на исходе уже двенадцатый час. Одна она теперь и нос побоится высунуть на улицу. Придется ждать, пока начнет светать.

Что подумает о ней мать? Она, может быть, уже отправилась разыскивать Ритку? И не знает куда податься? Бродит вокруг дома, вглядывается в каждого прохожего. Так она поступает обычно, если вовремя не вернется домой отец. Хорошо еще, если матери придет в голову, что она припозднилась у Томки и осталась ночевать. Мать, может, даже уже в милицию звонила? Хотя откуда она позвонит? У них там в новых кварталах телефона днем с огнем не сыщешь. Не сомкнет глаз всю ночь.

У Андрея уже заплетался язык. Как он все говорил? «Мне нравится дарить тебе радость». Вот и подарил, порадовал. Напился и не подумал даже, как ей ночью добираться домой. А она еще хотела рассказать ему, признаться в своей горькой тайне.

Он еще сообразил вовремя перебраться с табуретки на тахту, завалился навзничь и сразу же захрапел, руки как плети, рот полуоткрыт. Возле ножки табурета валялась па боку, поблескивая, пустая бутылка.

В комнате потеплело, а ее почему-то бил озноб. Поставила на плитку чайник. Вода в нем была несвежая, застоялась, пахла тиной. И все же поглотала ее, чуть подсоленную слезами.

Ночь была какая-то тягучая, глухая, недобрая. Или эта, вторая половина ночи всегда такая? Обычно в такое время Ритка спит. А с другой стороны, не хотелось, чтобы ночь кончалась. Настанет день, нужно будет что-то говорить, смотреть людям в глаза.

В седьмом часу набросила на платье пальто. К глазам вдруг снова прихлынули слезы: если бы Андрей знал, как ей досталось это платье! И она пошла на такое только из-за него, а он… Андрей ничего не хочет знать о том, как ей живется, ему нет никакого дела до ее переживаний.

Присела снова возле протопившейся печки. Настигла вдруг мысль: а куда она, собственно, торопится? Воскресенье. В школу не идти. Какая разница, когда она вернется домой? Утром или к вечеру?

Андрей проснулся в девятом часу. Огляделся хмуро, видимо не сразу сообразив, где он, позвал, как зовут собак, похлопав по кушетке возле себя:

— Иди сюда… Ну, чего ты? Обиделась? Ну, выпил. Парень же я.

Ритка сказала, что мать беспокоится. Еще потащится разыскивать. Добавила:

— Да и твоя, наверное, тоже.

Андрей ухмыльнулся.

— Моя знала, что я не приду. Я предупредил, сказал, что заночую у дружка. И потом… не до меня ей теперь. Замуж она у меня собралась.

— Как замуж? — поразилась Ритка. — Она же… немолодая уже.

— Немолодая. Скоро сорок будет, а вот собралась, — не без обиды продолжал Андрей.

Ритка услышала эту обиду в его голосе и подошла, но на кушетку не села, а устроилась на табуретке в ногах. Побоялась рук Андрея. Они были наглые, эти руки, бесстыдные…

— За кого же она выходит?

Андрей презрительно поморщился.

— А, нашла какого-то хлюпика! Да еще с довеском. Девчонка у него. Теперь решают, где жить: здесь или к нему переехать? Из Черемхово он. Инженер-горняк. Слушай, — сам себя перебил Андреи, — что-то жрать охота. Не ужинали же… Возьми-ка там, у меня в куртке, четвертную и слетай в магазин, нет, лучше я сам, а ты принеси воды и вскипяти чайник.

За ним уже захлопнулась калитка, а она все стояла и смотрела на дверь.

«Вскипяти чайник!..» Как у Андрея все просто! Сейчас он принесет еду и усядется за стол. И ему нет дела до того что испытывает она… Машинально натянула на голову шапку. За калиткой опомнилась. Куда она пойдет… Нет ей теперь места на земле. Среди людей.

Но и вернуться в «берлогу» не смогла себя заставить. Оглядела двор и по-старушечьи побрела к сараю. Тут было тесное ущелье из поленниц мелко наколотых дров. Протиснулась в него, опустилась на чурбак. Посмотрела над собой вверх. Поленницы почти сходились у нее над головой, неба только узкий клочок. Обрушить бы их! Поленья полетят на нее, замолотят по голове, по телу. Завалит так, что печем станет дышать. Так ей и надо! Так будет лучше. Физическая боль заглушит ту, что нестерпимо распирала грудь.

…Тут, между поленницами, Андрей и нашел ее, почти впавшую в беспамятство. Обнаружил случайно. Он думал, она ушла домой. Он тоже собрался было уходить, хозяйка попросила занести ей охапки две дров… Выругался испуганно, увидев ее побелевшее лицо:

— А ну давай в «берлогу»!.. Чего это ты тут? А я думаю, куда делась? Чайник вскипятил, поел. А она… вот дуреха. Наревелась, небось?

Убрал с ее лица спутавшиеся волосы. Сердце отозвалось на это прикосновение его руки, зачастило. Позволила поднять себя с чурбака, подумала вяло: «Чего уж теперь? Связана она теперь с Андреем одной веревочкой… Чего уж!»

Так началась у нее эта жизнь. Странная жизнь без книг, без привычных школьных забот, по сути, ночная жизнь, потайная, скрытая. Вначале она сделала было попытку пойти против нее, этой жизни, но.

Когда она вышла из «берлоги» в то злополучное воскресенье, на землю уже опустился неуютный городской вечер. Холодный, пропахший автомашинами и угольным дымом. Засветились розовыми прямоугольниками игральных карт окна домов, по тротуарам тянулись вереницы прохожих. Кто шел в кино, кто — в магазин, по делу, в гости.

Она и сама не заметила, как это получилось. Ноги привели ее к небольшому кирпичному дому во дворе за тополями. Здесь, на втором этаже, жила преподавательница русского языка и литературы той школы, в которой Ритка училась до переезда на новую квартиру. Валентина Михайловна. Совсем молодая еще. Она только недавно вышла замуж.