Раиса Белоглазова - Ритка

Если б можно было целиком уйти в воспитательный процесс! Приходится же заниматься черт-те чем. Наметишь одно, а… До того, что представляется самым важным и нужным, не доходят руки.

…В автобусе народу меньше, чем обычно: еще очень рано. Ту часть пути, которую нужно пройти пешком, и вовсе миновал незаметно, занятый своими мыслями. Обратил внимание только, что пальцы пощипывает, несмотря на шерстяные перчатки. Сейчас, ранним утром, было еще морозно, и все же небо голубело уже, высокое, без зимней мглы. Под соснами еще не рассеялся синий сумрак, и сугробы подтаявшего снега тоже синие. Вокруг ни души: одни группы еще спят, другие только поднимаются с постели.

Его кабинет в жилом корпусе, вход отдельный: дверь под железным козырьком и две ступеньки. За тамбуром коридор и опять двери: одна ведет в его кабинет, через другую можно попасть в остальные комнаты помещения.

Он едва успел войти в коридор, как вторая дверь распахнулась и появилась полная фигура воспитательницы Кошаевой. На широком лице с двойным подбородком ни кровинки. «Ну вот, — еще успел подумать он не без раздражения, — опять жалобы, истерика».

— Новенькая… — тяжело выдохнула Любовь Лаврентьевна, — Алексей Иванович, новенькая… Богуславскую горлышком от графина… Еще бы немного…

Воспитательница грузно поднималась еще только по первым ступенькам лестницы, когда он миновал уже пролет. Грачева! Вот уж не ожидал, хотя и попала она в училище через детскую комнату милиции. Увидев эту ученицу впервые, просматривая ее документы, решил: с такой ладить можно. По всему видать, тихоня и учится отлично. Плохой из него получается психолог. Грачева не проработала в пошивочной мастерской трех дней и повредила провод у электромашины. Хорошо еще, он в это время оказался отключенным. Могла бы погибнуть. Он вызвал тогда ее к себе в кабинет. Вошла, села, как он велел, на стул возле стола, и он, бросив взгляд на ее лицо, остро почувствовал вдруг, что ее нисколько не пугает предстоящий разговор с ним, директором. Тут же спросил себя: а почему, собственно, девчонка должна бояться? Да, но ведь она совершила проступок…

Позади, вторя его мыслям, причитала воспитательница:

— И кто бы мог подумать? Такая пичужка! Я, когда увидела ее первый раз, пожалела. Милая, думаю, славная… Неужели отец, негодяй, променял такую на бутылку?

Любовь Лаврентьевна вела когда-то в школе начальные классы, потом оказалась здесь, в ПТУ. Как ни странно — учительница же! — она была не очень грамотна, не все слова выговаривала правильно, была до крайности простодушна, но девчонки, не упускавшие ни малейшего повода зло посмеяться над человеком, не издевались, над нею. Он-то, Копнин, сразу же решил, что работа в училище абсолютно не подходит для Любови Лаврентьевны, на ее место следует принять более молодого, разворотливого и авторитетного человека, но заполучить такого человека все не удавалось, и тем временем он, незаметно для себя, примирился с недостатками Кошаевой. Очень уж она была невредная, Любовь Лаврентьевна, всех-то она понимала и жалела! Видимо, этим она и подкупала своих подопечных, девчонки доверяли воспитательнице и вообще относились к ней более снисходительно, чем к другим.

Шел уже восьмой час, в учительской собрались все, кто работал в этот день с утра, бросились к ним навстречу, жаждая подробностей, и Любовь Лаврентьевна, прикладывая пухлые ладони к осунувшемуся от пережитого волнения лицу, принялась рассказывать:

— Я в третьей группе была, там сегодня что-то разоспались. Говорю: «Совесть у вас есть, девчонки? Сколько можно вас будить?» Ну, они мало-помалу зашевелились, а тут Сорокина в двери и как завопит: «Любовь Лаврентьевна, скорее к нам! Новенькая и Телушечка схватились!»

Он не сразу разглядел в темной учительской сгорбившуюся узкоплечую фигурку возле дивана. Подошел. Грачева подняла лицо с потухшими невидящими глазами. Почувствовал, чго знает, как начать разговор, подозвал воспитательницу:

— Любовь Лаврентьевна, проводите Грачеву ко мне в кабинет. Поговорим там.

Сам еще побыл какое-то время в учительской. Хотелось услышать, что думают о случившемся присутствующие.

Завуч заметила, перекладывая перед собой ведомости:

— Достукалась Элеонора! Выпросила! Рано или поздно это должно было случиться.

— Ну уж на Грачеву я бы никогда не подумала, признался кто-то.

Преподавательница литературы, как всегда, уже пристроилась со своими тетрадками у окна. Разговор нисколько не мешал Майе работать. Но тут оторвала от тетради ручку, в раздумье посмотрела за окно.

— Как раз от нее-то и надо было ожидать… От Грачевой… У нее как раз есть то, чего некоторым нашим девочкам не хватает, чувство собственного достоинства.

В дверях учительской снова появилась Кошаева.

— Можно, я пойду, Алексей Иванович? — попросилась воспитательница. — Домой. Такая сегодня ночь была, такая… Ног под собой не чувствую.

Отпустил ее и направился к себе. Хочешь не хочешь, а надо что-то предпринимать с этой Грачевой. Сначала хоть расспросить хорошенько, с чего все началось. Может, один на один и расскажет?

Прошлый раз, после случая в мастерской, разговора так и не получилось. Он пытался подступиться к девчонке и так и эдак… Грачева почти тотчас же вскочила со стула, враждебно насторожившаяся. Стало жалко ее, заговорил мягко, давая понять, что не собирается ругать ее.

Хотелось, чтобы девочка успокоилась, разговорилась, доверилась ему. Однако на все его расспросы Грачева отозвалась одной фразой: она больше и порога мастерской не переступит!

Когда он заметил что-то насчет ее будущего, ее рот, — он казался очень ярким на бледном лице, — тронула усмешка. Эта усмешка задела, осекся и зачем-то поднялся со своего кресла. И тогда Грачева проговорила устало, совсем по-взрослому:

— Мое будущее… Я знаю, с вас тоже требуют, галочку где-то там поставить… Мое будущее — это мое будущее, и никому в общем-то до него нет дела.

Только тут он понял, что потратил свое красноречие зря. Стало обидно: распинайся тут перед каждой девчонкой! Отрезал:

— Ну, раз ты такая умная, можешь идти!

При этих его словах, впервые с той минуты, как она переступила порог кабинета, ее темные, непроницаемые глаза оживленно блеснули. Она тут же вышла.

А он долго еще метался тогда по кабинету. Черт-те что!.. Еще никогда он не чувствовал себя таким уязвленным. И беспомощным, бессильным. Нет, логикой здесь не воздействуешь! Тут надо что-то другое. Что?

Уроки в классе Грачева продолжала аккуратно посещать и, по словам учителей, справлялась с учебой значительно лучше многих. В пошивочную не ходила. Там шли занятия, а она бродила в это время по территории училища под соснами… И он до сих пор не может придумать, как заставить ее ходить в мастерскую. Не тащить же девчонку силой!.. Ну, уж на этот раз он поговорит с нею по-другому!