Раиса Белоглазова - Ритка

В ответ на вопрос прокурора Андрей снова пожал было плечами, но, вероятно, почувствовал, что этого недостаточно, добавил:

— Разумеется, не считаю. Я мог бы заработать эти несколько сот и другим путем. Некоторые наши ребята…

Только тут до Андрея, видимо, дошло, что к своему бывшему коллективу он теперь не имеет никакого отношения, замешкался, затравленно оглядел зал и продолжал уже не так бойко:

— Ну, с завода, я имею в виду. Так вот, они после смены для заводского КБ работают. И я мог бы…

Валерка держался иначе. Он так волновался, что судье приходилось переспрашивать его по нескольку раз. И вообще, говорить Валерке явно не хотелось, махнул рукой:

— Чего там! Виноват я. Во всем виноват. Андрей правильно сказал: можно было в КБ заработать. Да мало ли как!

— Вы считаете все же, что вся суть в деньгах? — спросил старик-заседатель.

— Считал так. Раньше, — раздумывая, пояснил Валерка. — Теперь не считаю.

…Сидя над учебниками, она все представляла себе, как будет отвечать на вопросы судьи. Думала: будет страшно говорить при всех, ведь столько народу будет смотреть на нее и слушать ее! И мать, и Катя, и ее родители, и мать Андрея, другие… Наверное, и рта не раскроешь. Неожиданно у нее вдруг прорезался чистый и звонкий голос. Только все казалось, что говорит не она, а кто-то другой. За нее.

Когда судья спросил: «Вы взяли платье в магазине и не заплатили за него?» — мать охнула. Кажется, она помертвела вся, на лбу проступил пот. Замер и зал. Она, Ритка, вероятно слишком замешкалась с ответом потому, что судья добавил:

— Разве вы не отдавали себе отчета в том, что это воровство?

Она помнила, что на нее смотрят и ждут ее ответа десятки людей. И мать, и Катя, и мать Андрея, но в эту минуту видела только его. Впервые после того, как началось заседание суда, посмотрела ему в глаза. Андрей не отвел взгляда, усмешливо повел бровью. И это придало сил, тоже усмехнулась:

— Конечно! Я знаю, что… что без денег вещи в магазине брать нельзя.

— И все же взяли платье. Вынесли его тайком, уточнил.

Зал опять замер в ожидании. А она, Ритка, на этот раз забыла про него, видя перед собою только лицо Андрея, его бритую квадратную голову. Как же она могла ради этого человека предать мать, Катину дружбу, школу — все то хорошее, что у нее было? Ведь она могла и обойтись без этого платья!..

Сама заметила, как осел голос:

— Мне нечего было надеть в театр… Почему я не поделилась своими затруднениями с подсудимым?

Почему она не поделилась? Разве это надо объяснять. Видимо, надо, если спрашивают. Проговорила, неожиданно для себя, твердо и уверенно:

— Он мог бы догадаться и сам. Он не догадался. Значит, и не понял бы.

Мать рассказала потом, после суда: Когда у нее, Ритки, спросили про платье, Катя посмотрела на нее большими глазами, даже привстала и покачала головой, словно говоря: нет, нет, ведь ты не брала его. Потом уткнулась лицом матери в плечо и горько разрыдалась, а когда объявили перерыв, вышла из зала и больше не появилась. И на следующий день тоже не пришла.

К Андрею в перерыве подошла мать, молча протянула ему сумку. Его твердый рот скривила усмешка:

— Не беспокойся, мать, нас теперь государство кормит.

— Не заслужил ты, чтобы государство тебя кормило, — с горечью возразила она. — Не паясничать бы тебе надо, а плакать, да где уж там!

Разговаривая с матерью, Андрей все посматривал в ее, Риткину, сторону, кажется, ждал, что подойдет и она. Не подошла. О чем им теперь говорить? Конечно, ему этот суд не так уж и безразличен, как Андрей пытается показать. Хорохорится из самолюбия. И все же постеснялся бы хоть матери, подумал, как ей тяжело!

Вызвали в суд и хозяйку «берлоги». Она смиренно пристроилась с краю скамейки. Лоб по самые брови повязан черной косынкой, поверх еще такой же темный платок. И пальто черное. На вопросы судьи она отвечала без какого-либо признака растерянности или вины.

— Правильно, сдала я молодому человеку комнатешку. Померла, значит, свекровушка, царство ей небесное, а мне одной куды столь палат? — частя скороговоркой, хозяйка все вскидывала глаза на судью, как на икону, казалось, она вот-вот примется креститься. Толстощекое круглое лицо разгорелось багровым румянцем.

— Разве вы не видели, что он еще юноша! — мягко спросила ее заседатель, женщина в вязанном жакете. — И не прописан он у вас.

— Это моя вина, — забубнила хозяйка, — признаю. А все некогда. В две смены я, заболела моя сменщица. Я все его, значить, про паспорт-то и не спрошу. А что пустила я его, так упросил он меня, жениться, мол, хочу. Ну, думаю, дело молодое. Я сама детная мать…

Хозяйка продолжала бы свое еще, ее прервал старик-заседатель:

— Вот и надо было отнестись по-матерински. Пошли бы на завод, рассказали кому следует. А вы обирали сосунков, наживались на их счет.

Слушание дела о шапках заняло три полных дня. Ловила себя на том, что слышит голоса, но смысл того, о чем говорят, не доходил до сознания. Наконец огласили приговор: Андрею три года исправительно-трудовой колонии общего режима, Валерке — два. Ее, Ритку, от уголовной ответственности освободить, а поскольку она причастна к осужденным, да и дома у нее неблагополучно, направить ее в ПТУ на полное государственное обеспечение. Под постоянный и строгий педагогический контроль.

Еще суд постановил, чтобы ее родители возместили магазину стоимость платья. Мать разволновалась при этом, поднялась было со своего места.

— Господи!.. Конечно, заплатим все, как есть!

Она боялась, что и Ритка угодит в заключение, и как-то расслабла вся, подобрела, когда сказали: ПТУ. Прошептала с облегчением:

— ПТУ — это хорошо. Специальность получишь.

Специальность!.. В училище обучали на токарей и маляров-штукатуров, но в те группы ее не взяли, не разрешила врач. Определили к швеям-мотористкам. Группа закройщиц была уже укомплектована. Закройщицы считались элитой, их было всего десять человек, и они задирали перед другими девчонками нос. Хотя и раскраивали-то они тот же темно-синий полушерстяной материал. В училищной мастерской шили форменные костюмы для учащихся ПТУ.

Вообще-то в мастерской было довольно уютно. Электрические швейные машины установлены вдоль широких окон. В полдень мастерская залита солнцем. Между рядами машин темно-вишневая ковровая дорожка. Много цветов. И у окон, и в горшках, подвешенных к потолку.

Работу пошивочной возглавляла немолодая молчаливая бурятка Роза Арсалановна. Девочки любили ее. Она учила их вышивать бисером, вязать на спицах. Роза Арсалановна почти не отлучалась из мастерской. Подойдет, посмотрит, подскажет. И Ритке сколько раз подсказывала, у нее сразу не получалось. Раньше-то она и к швейной машине никогда не подходила. Где уж тут сразу все схватить! Но вот шнур у своей машины она перерезала нечаянно. Почему-то выключили ток, все сидели, скучая, и она тоже, клацала от нечего делать большими портновскими ножницами, шнур и попал под них. А когда все решили, что она сделала это нарочно, не стала ничего объяснять. Неужели не понятно и так?