Раиса Белоглазова - Ритка

Зал стих. Было в голосе Дворниковой что-то такое, что лица у всех посерьезнели. Смотрели на нее большими глазами. А она уронила глухо:

— Вместе с Элеонорой мне и ответ держать. Только… закончить мне надо. Вы же знаете: идти мне некуда.

— Наверное, несколько минут, — вспоминала Серафима, — девчонки говорили все враз. Ну, вы знаете, как они могут… Маргарита Павловна поднялась, было, а Максимыч показывает: «Не мешай, дескать, пусть выговорятся…»

На девчонок прикрикнула Лена, постучала карандашом.

— Тихо! Хватит, девчонки! — и обернулась к Дворниковой. — Об этом никто и не говорит, Галя. Заканчивай, конечно. С Богуславской, надо думать, вы разобрались…

Сидоровой не дала закончить Элеонора. Вскочила со стула, в звонком голосе прорвалась обида: «Ты, Галя, заканчивай»!.. А я? Выходит, она меньше виновата? Выходит, на меня одну можно все свалить? И Лукашевич со мной ходила, если на то пошло.

— А что я? Я не оправдываюсь! — Лукашевич бросила ручку на стол, тоже вскочила. — Вот она, я…

Она уставилась в лица, напряженно хлопая ресницами. И тут зал взорвался. Хохотали все. Даже завуч, смахивая с глаз слезы. Колыхалась грудь под черной сатиновой косовороткой у Максимыча.

Ритке тоже не досталось места. Девочек на собрание пришло гораздо больше, чем ожидала Королева. Сидели по двое на одном пуфе, прямо на ковре, стояли вдоль стен. Среди тех, что стояли у стены неподалеку от двери, была и Ритка. В своем школьном коричневом платье.

Девчонки никак не могли угомониться. Побалаганить они любили и никогда не упускали такого случая. Наконец поднялась завуч, высокая, тонкая, бросила только одну фразу:

— Ну, и все-таки?

Зал угомонился. И тогда Лена Сидорова проговорила неуверенно:

— Грачева… Может, Грачева скажет?

— Правильно!!! — подхватило несколько голосов. — Говори, Рита! С места говори, чего там!

Но она все же добралась до стола, вытянулась рядом с Леной, лицо разгорелось, волосы стянуты туго, открывают ясный лоб.

— Вы хотите знать, что думаю я? Мое мнение?.. Ну, прежде о Дворниковой. Я хочу, чтобы Галя училась. Закончила. Очень этого хочу! И прошу вас… А Лукашевич… Татьяна бесхарактерная, вот и позволяет всем на себе воду возить. Надо ей как-то избавляться от этого своего… легкомыслия. Богуславская… Вы сами понимаете, мне теперь трудно… найти с ней общий язык. Разные мы с ней вообще. По-разному на все смотрим. И все же, я думаю, неправильно это, если мы будем просить, чтобы ее исключили. Она же старше всех нас. Ей уже самой надо зарабатывать. Себе на жизнь. А как она будет, если без документов? Ее же не возьмут никуда. На работу. Да и учиться еще сколько, экзамены…

— Тогда пусть и ведет себя по-человечески, — возразил кто-то. — Это она сейчас плачется, а потом опять начнет втихаря…

Снова поднялся шум, говорили все одновременно, так быстро и громко, что ничего нельзя было разобрать. Лена постучала карандашом.

— Тише, девочки!

— Тогда я и сказала, — вспомнила Серафима. — Чтобы впредь не повторялось никакого самоуправства, надо избрать актив, человек десять… И, знаете, кого они назвали?

— Сидорову, Грачеву, — неуверенно начал он.

— Дворникову, Седых, Таню Лукину, — продолжала перечислять Серафима, поблескивая зеленовато-серыми глазами. — Любят они покричать, но любят, чтобы все по справедливости. Часов до двенадцати бы проговорили. Я уж напомнила: «Вы-то спать сейчас уляжетесь, а нам с Маргаритой Павловной еще детские колготки стирать…» Провожать нас пошли.

От улыбки лицо Королевой светилось, она и сама была еще совсем девчонкой.

— Обозлишься иногда на них, сил никаких нет! А поговоришь, столько в них еще от детства… И так многого ждут они от жизни! Не знают еще, какие сюрпризы она им готовит. Жалко мне их почему-то. Всех. Или потому, что у меня самой Сашка?.. Ох, рассиделась я тут, а мне же пробу снимать. Обед ведь.

Королева убежала. А он посидел еще, припоминая рассказанное ею. Напряжение спало, только теперь понял, как боялся он этого собрания. Вот тебе и девочки! Он-то думал…

На следующий день после обеда, как и было условлено, состоялся педсовет при участии студентов. Готовились к нему все утро. Оговорили все, наметили… Первое слово на педсовете взяла Маргарита. Она приоделась, надела под свой черный сарафан новую кофточку. Белоснежные кружева освежили усталое лицо.

— Я понимаю, — подчеркнула завуч, — внеклассная работа — это важно. Более того, такая работа увлечет девчонок. А уж как нам это нужно, и говорить не приходится! И все же… Учатся-то они у нас далеко не блестяще. А ведь конец учебного года.

Студенты переглянулись. Они сидели особняком, сгрудившись у одного стола, явно еще не чувствуя себя членами коллектива. Какое-то время прошло в молчании. Потом поднялся Слава Тяхтин, пожевал пухлыми губами.

— Я могу по истории с ними… Как это у вас называется? Часы самоподготовки? Вот, я во время этой подготовки…

С историей дела обстояли тоже не блестяще. И все же самым «узким» местом по-прежнему оставались русский и математика. По литературе Майе удалось кое-что сделать… Студенты решили позаниматься с девчонками повторением пройденного материала, подтянуть их к контрольным, к экзаменам.

Потом все отправились в актовый зал. Он на этой встрече девочек со студентами присутствовать не смог: на четыре часа вызвали в управление.

Совещание окончилось уже где-то около шести. Поторопился подойти к начальнику: раз уж выдался такой случай, надо воспользоваться… Начальник устало потер узкой смуглой ладонью потный лоб. Поговаривали, что у него неладно с легкими, поэтому он такой и тощий. Выслушал он внимательно, однако ничего по существу не сказал, добавил:

— Этот вопрос о твоей Грачевой нам с тобой одним не решить. На то существует комиссия, сам знаешь. Вызовем тебя, доложишь. Не забудь медицинское заключение о ее состоянии. Сумеешь убедить комиссию, твое счастье…

Из управления заторопился обратно в училище, еще надеясь застать кого-нибудь из мастеров. Но никого, ни мастеров, ни учителей, уже не оказалось. Однако едва прошел к себе в кабинет, как вошла Маргарита, начала с ходу:

— Алексей Иванович, как они ожили, наши девы, когда увидели студентов, узнали, для чего они у нас появились! Нет, что ни говорите, а им нужны молодые. Полные сил, жизнерадостные. Не такие, как мы с Лаврентьевной.

Возразил искренне:

— Чего вы себя-то с Лаврентьевной?

— От правды не уйдешь, — Маргарита пристроилась на стуле в углу, на котором сидела, рассказывая о собрании, Королева. — Сейчас и наш школьный материал надо подавать по-другому.

Ярче, увлекательнее, образнее… Я, конечно, уходить не собираюсь, но вот посмотрела сейчас… На кое-какие размышления эти студенты меня все же навели. Сейчас-то где уж! А летом придется. Поработать над собой, почитать…