Эльмар Грин - Рассказы

При виде Эльмара и Ойнаса, соскочивших с саней, все трое завозились, цепляясь друг за друга. Видимо, Пиетри пытался вырваться, но не смог, удерживаемый сильными руками. Он рвался так сильно, что все трое в страшном напряжении пригнулись к земле, испуская стоны и проклятия. Эльмар встал перед ними, вглядываясь в их лица.

— Ну? — сказал он коротко и резко, как будто хлестнул всех троих железным прутом.

Пиетри улыбнулся своей обычной жалкой улыбкой, которой он теперь уж никого не мог обмануть. Кровь и слезы были размазаны по его лицу. Видно было, что он выдержал большую борьбу, прежде чем сдался наконец.

— Ну? — повторил Эльмар, и Юхан понял, что он и сам не знает, кому из троих говорит это «ну».

— Ты почему не отвечал и не шел ко мне, когда я звал? — спросил Эльмар у Пиетри. — Думал убежать?

— Я... не мог, — сказал Пиетри, — они меня... задержали... Я не мог... их тащить... они сильные…

— Так, — сказал Эльмар.

В это время Федор тоже раскрыл рот, но Пиетри обернулся к нему и сказал:

— Нет... сначала... я скажу... все...

Взгляд Пиетри стал ярче на мгновение, когда он взглянул на Федора, и тот промолчал, оставаясь в застывшей напряженной позе, с искаженным лицом. Даже в такую минуту Федор оказался настолько добрым, что предоставил Пиетри болтать что угодно в свое оправдание, хотя наверно знал, что тот не выпутается, ибо все было слишком ясно.

— Я... устал очень... — продолжал Пиетри. — Я подпирал... почти... всю ночь... и думал... что... не удержу... все скользил... пока... не уперся...

— Так, — сказал Эльмар.

— Они... долго... расшатывали... они рубить... не хотели... столбы... чтобы не было следов... они расшатывали... а я... много ходил... и думал в эту ночь...

— Так, — сказал Эльмар.

— Позавчера... мы с Павлушей... нашли... стеклянный... волчий глаз... у дороги... где председатель... погиб... и когда... после этого... я заметил... что у Федора... дома... теперь... волчья шкура... без одного глаза... я понял все... и вот... ночью... меня... все тянуло... посмотреть на стог... я знал... что они... там... я пошел...

Боже мой, как он медленно тянул из себя слова! Сдохнуть можно было от нетерпения. Юхан прямо-таки плясал на месте, слушая его.

— Так, — сказал Эльмар, вслушиваясь очень внимательно в каждое слово.

— Я услыхал... треск... и тогда... побежал на них... и закричал... а они... бросили жерди... и удрали в лес... они... не хотели, чтобы я... узнал их... А я уже знал... что это они... А стог... уже валился... и трещал... когда я... начал подпирать... И они... всю ночь... кидали... в меня... палки и камни, черти... а я не мог... оставить стог... и бежать за ними... они даже... два раза... попали... мне... по лицу... Я весь ободранный... теперь... как собака... черти... — Пиетри зарыдал вдруг от горькой обиды и злости и сдавил руки стоявших рядом с ним так, что хрустнули кости, и оба Никитиных, завывая от боли, снова пригнулись к земле.

— Когда я начал... — продолжал Пиетри, — их догонять... они поняли... что все равно... я узнал... их... и тогда они... попробовали... убить меня... А теперь... я устал... я не могу... их тащить...

— Ладно, Пиетри, — сказал Эльмар, — отпусти их. Теперь никуда не уйдут. — Он обратился к ним: — Ну, а вы что скажете?

Старый мельник медленно поднес к лицу поврежденную у кисти руку, тронул ее осторожно пальцами другой руки и ничего не ответил, глядя в глубину леса добрыми глазами.

Его сын смотрел в землю, сдвинув брови. Он тоже попробовал шевельнуть пальцами изуродованной руки, но не мог и завыл от боли и ярости на весь лес:

— Он мне всю руку изломал, га-ад! Знал бы, тюкнул его у стога, дурака такого! Я говорил тебе, старому чорту, что надо тюкнуть! — обратился он к отцу. — И нечего было глядеть на дьявола! Теперь вот радуйся! Всю руку измочалил, гадюка!

Невдалеке послышались голоса людей и чавканье лошадиных копыт по сырому льду.

— Эхей! Сюда! — крикнул Эльмар.

Потом взгляд его остановился на каких-то листках и тетрадях, разбросанных по грязной дороге. Он подобрал их и внимательно посмотрел.

— Разве ты учишься? — спросил он у Пиетри.

— Нет... так... с Павлушей немного... — ответил Пиетри. — Я обязался... Сальми... догнать... и стеснялся... в школу...

— Так, — сказал Эльмар, подергав немного свои волосы и сдвинув кепку на затылок.

— Ну, вы! Марш! — вдруг рявкнул он. — Пошли со мной! А ты пока отдохни. Пиетри, — и он протянул ему руку, которую Пиетри пожал, застенчиво улыбаясь.

Юхан тоже подошел к Пиетри, сердито морщась. Он потоптался немного, глядя на грязную дорогу, и пробормотал:

— Я ведь все время этому не верил... ты не подумай что-нибудь...

— Чему... не верил? — спросил Пиетри.

Юхан мельком взглянул в его глаза. В них было такое искреннее изумление, что он только рукой махнул.

— А ничему...

Таким вот образом они обнаружили наконец этой весной того, кто пакостил им всюду..

Наконец-то Матти Леппялехти дождался удобного случая. На этот раз он медлить не стал. Схватив Юхо Ахо левой рукой за грудь, он тряхнул его раза два и ударил кулаком правой руки прямо по морде. Рот у Юхо сразу же скривился набок, и из него потекла кровь. Но Леппялехти, несмотря на это, тряхнул его еще несколько раз и еще несколько раз ударил по морде.

Конечно, Юхо Ахо был не из тех, которые позволяют себя бить просто так, не брыкаясь и не пробуя дать сдачи. Но Леппялехти очень крепко держал его за грудь и тряс так сильно, что длинные ноги и руки Юхо болтались во все стороны, как плети. Своим кулаком Леппялехти прямо-таки продолбил ему лицо насквозь, а левой рукой тряхнул напоследок так сильно, что ноги и руки Юхо совсем оторвались от туловища и разлетелись в разные стороны.

Все бы ничего, но одна нога Юхо отлетела так неудачно, что задела по зубам самого Леппялехти. Он хотел поймать ее и отбросить к чорту, но она, изловчившись, опять хватила его по зубам. А сам Юхо при этом заорал дико и насмешливо: «Леппя-лехти, Леппя-лехти, Леппя-лехти!» И все разлетевшиеся куски его тела тоже завопили со всех сторон: «Леппя-лехти, Леппя-лехти, Леппя-лехти!» И только тогда Матти Леппялехти проснулся и открыл глаза.

Под ним на глубине трех метров попрежнему ревела река, разбиваясь вдребезги о каменистые пороги, с беспрерывным потоком шли бревна разной величины, крутясь и подскакивая у мокрых камней.

Люлька, в которой Леппялехти сидел, сильно раскачивалась от ветра, и он уже два раза ударился зубами о ее твердый край, чуть не выпустив при этом из рук багор. А эхо, отражаясь от обоих каменистых берегов, продолжало орать:

— Леппя-лехти, Леппя-лехти, Леппя-лехти!

Леппялехти вытер слюну с ушибленных губ и, придерживая одной рукой багор, лежавший поперек люльки, заглянул вниз.

Он проснулся во-время. Там опять начинался затор, и опять около того же кривого камня, покрытого зеленой слизью. Какая-то очень тяжелая кокора вцепилась в него своей корневой частью, а другим концом уперлась в соседний камень, низенький и широкий, возле которого постоянно клубилась белая пена. Кокора окунулась в эту пену и не захотела двигаться дальше. А на нее полезли другие бревна, тоже пачкаясь в пене и тоже готовые приткнуться тут надолго.